Даниэль Сальнав - Сибирь

На следующий день с помощью Татьяны мы присоединились к нескончаемой разновозрастной колонне москвичей и восемь часов медленно продвигались по растаявшему снегу, чтобы попасть во Дворец комсомола, где на катафалке стоял открытый по русской традиции гроб Сахарова. Нас особенно поразили обстоятельства его смерти: вернувшись в Москву после долгих лет заточения в Горьком, он участвовал в сессии Верховного Совета, в ходе которой Горбачев, раздраженный его предложениями, выключил ему микрофон; ночью он умер от сердечного приступа. В наших глазах он, несомненно, был моральной личностью — как ученый (советские люди любили ученых), и мы все в середине 1960-х годов читали его книгу о ядерном разоружении; было непонятно, почему Горбачев так яростно был против него. Однако впоследствии мне пришлось несколько дистанцироваться от фигуры, вызывающей столь много разногласий. Сильно ориентированные на американцев и на их поддержку Израилю (не Сахаров ли говорил, что «все войны, которые ведет Израиль, это войны справедливые, навязанные ему безответственностью арабских лидеров»?), он и его жена Елена Боннэр вели деятельность, которая для мощи СССР, а после его распада — для мощи России имела фатальные последствия.

Одноразовым фотоаппаратом я сфотографировала несколько лиц в этом бесконечном дефиле. Некоторые надели на пальто награды времен Великой Отечественной войны. Многие несли транспаранты. На одном из них можно прочесть: «Андрей Дмитриевич, простите!», что по моему слабому знанию русского может означать «прощай» или «прости».

Что чествовали эти незнакомые мне люди, окружавшие гроб Сахарова? Свою собственную боль, утрату иллюзий, грядущую катастрофу, о которой еще ничего не знали (через два года Советского Союза не станет)?

Помимо моих воспоминаний Нижний Новгород для меня — это еще и путешествие Александра Дюма в 1858 году, так же как Енисей ассоциируется с Жулем Верном и Мишелем Строговым. Рассказ о его поездке из Москвы в Казань был перепечатан издательством «Германн» в 1960 году с предисловием Андре Моруа, который процитировал в нем фразу Ламартина: «Вы искали вечное движение; вы сделали лучше: вы нашли вечное удивление». Дюма отправился в путь 1 октября 1858 года и прибыл в Нижний 3-го числа, в самый разгар грандиозной ярмарки, на которой встречаются все народы Европы и Азии. Он пробыл там три дня, чтобы у губернатора увидеться с князем и княгиней Анненковыми, известной четой декабристов, которых, еще их не зная, он сделал героями своего романа «Учитель фехтования». В свойственной ему манере он рассказал об их драматической истории, сибирской ссылке и даровании свободы через двадцать два года по случаю амнистии, объявленной 26 августа 1856 года новым российским императором Александром II.

Ни книга, ни тем более сама встреча им не понравились. Об этом Дюма в своем рассказе о путешествии умалчивает, но что важно… В этом живом, несколько многословном повествовании его описание Волги, усеянной пестрыми парусами, вызывает чувство ностальгии. Причем «Волга» он употребляет в мужском роде. Это действительно так. Но вот все словари XIX века, в том числе восьмитомный Ларусс (издание 1895–1902 годов), указывают, что «Волга» в русском языке — слово женского рода. Это мать-Волга, великая река, которая грохочет в древней, огромной, архаичной Руси, так же как женского рода бог Ганг, богиня Ганга — жена Шивы, несущего ее в своей шевелюре, так же как Луара, самая красивая и длинная река Франции, название которой происходит от галльского «лига», то есть «тина»…

Я не знаю, почему древние формы названий мест, городов, стран имеют столько шарма. Вот находим у Вольтера «ходить как китайцы», что сейчас на арго означает «торговать вразнос». Жуль Верн тоже говорит о Волге в мужском роде. Например: «Волга (м. р.) — Ра древних, считается самой значительной рекой во всей Европе, с ее течением протяженностью в 4000 верст (4300 километров)». Или вот еще: «Мишель Строгов, однажды приехав в Нижний Новгород, будет передвигаться то наземным путем, то по Волге (м. р.) на пароходах, чтобы быстрее достичь Уральских гор». В то время железная дорога на восток заканчивалась в Нижнем. Но проза примечаний ничуть не ослабляет поэзию мест.

«Воды Волги» (м. р.), пишет Жуль Верн. Я не устаю его цитировать, так как он один из первых, кто заставил нас полюбить эту страну… «Довольно грязные в ее верхнем течении, наполняются в Нижнем Новгороде водами Оки, быстрого притока, выбегающего из центральных провинций России». И он добавляет: «Кто-то очень точно сравнил реки и протоки России с ветвями гигантского дерева, которые охватывают все уголки империи. Именно Волга и формирует ствол этого дерева, а его корнями являются семьдесят устьев, принимающих форму цветка у каспийского побережья».