Даниэль Сальнав - Сибирь

По дороге уставшая, с достаточно противоречивыми чувствами от участия в недавней комедии, я засыпаю глубоким сном. Когда я просыпаюсь, мне уже гораздо лучше. Я тихо напеваю себе считалочку собственного сочинения о том, как жалуется маленький монгол, укушенный насекомым. (Во время путешествия я не перестаю сочинять абсурдные стишки.)

19 часов. Быстро приведя себя в порядок и освежившись в гостинице, мы собираемся в вестибюле. F. F., D. Е, Н. N. и я решаем пропустить ужин, чтобы прогуляться по городу. Погода чудная: тепло, светло, ночь еще далека. Даже не взглянув на Большую Голову, мы проходим под аркой Николая II. Город постепенно спускается к приятной пешеходной зоне с магазинами и террасами кафе. Какой-то тип усаживается за наш столик. О лучшем я и не мечтала, это будет прекрасная возможность пообщаться с представителем местного населения, что мы и пытаемся сделать с помощью Н. N. Однако по нему видно, что он не в своей тарелке, и нам в конце концов с трудом удается от него отделаться. Чего он хочет? Чтобы мы оплатили ему выпивку? Или чтобы мы нашли ему женщину? (Он бросал настойчивые взгляды на всех проходящих мимо дам.) Подобный случай был у нас в поезде несколько дней назад с одним молодым человеком. Мы возвращались из вагона-ресторана. Со своей полки он сделал нам знак присесть рядом. Он сидел, склонившись вперед, руки между коленями и рассказывал нам, что он молдаванин и едет во Владивосток искать своего брата, которого не видел пятнадцать лет. Затем Н. N. переводит, что «он хочет женщину». Когда назавтра мы вновь проходим мимо, он опять подает нам знак. Но, к сожалению, мы не располагаем женщинами.

В который раз мы с Н. N. начинаем разговор о России как о продолжении Европы, и вновь эта мысль ввергает меня в какую-то смутную, тревожную радость… Везде, значит, Европа завоевательница, колонизатор, цивилизатор. Кроме нескольких часов в Иволгинске, мы ее так и не покидали. Мы не можем покинуть Европу, поезд толкает ее перед собой в своем медленном и упрямом продвижении на восток. Меня беспокоит, что я испытываю от этого своего рода удовлетворение. Разве я в поезде не для того, чтобы погрузиться в старые этноцентрические предрассудки, делающие Европу прообразом и эталоном цивилизации? Согласно Гусерлю и Хайдеггеру это что-то «над Востоком и Западом» и что проходит через «Европейское». Наверное, ни один европеец не в состоянии полностью этого избежать, даже если это исправляется путешествиями, знакомством с другими народами и строгим самоанализом. И, кроме того, хорошо это или плохо, но это просто правда: Россия — это продолжение Европы, простирающееся далеко за пределы ее родной земли… «Европа», и это очевидно, существует и за ее историческими и географическими границами. Это определенная манера закладывать и строить города, поручать им заботу об обустройстве и привитии культуры в сельской местности, это традиции свободного и мирного соперничества идей, верований и образов жизни. Это высокое и почетное место, отведенное книгам и культуре. Это рывок после вековой борьбы из ярма абсолютизма и религиозного владычества. И ее противоположность — надменное высокомерие считать себя центром Вселенной и пытаться силой убедить в этом всех остальных.

В России в течение долгого времени Европа представляет собой некий набор ценностей, идей и принципов… То, что составляло «Общий европейский дом, основанный на солидарности», о чем говорил Горбачев, человек, о котором у меня так и не сложилось определенное мнение. Слишком часто расхваливаемый и превозносимый Западом до небес и потом несправедливо очерненный? В своей речи 6 июля 1989 года в Страсбурге он говорил о «единой Европе, мирной и демократичной, сохраняющей свое многообразие и верность общечеловеческим ценностям». И об «уникальной возможности, представившейся европейцам, сыграть достойную их прошлому, их экономическому и духовному потенциалу роль в строительстве нового мира». Владимир Путин кажется далеко отступившим от этого назад, именно он призвал 26 ноября 2006 года в «Зюддойче Цайтунг» к «гармоничному экономическому сообществу от Лиссабона до Владивостока».

Но хотят ли все еще этого русские? Не толкает ли их к Европе страх перед американским могуществом и бурным развитием Китая? Во всяком случае, часть французов хотела бы этого, так как Европа нуждается в России. В марте 2010 года в своей статье в «Либерасион» Бернар Гетта подчеркивает: «Нужно соединяться с Россией, которая необходима для решения наиболее горячих международных кризисов, затрагивающих интересы Европы и США, чем подталкивать ее в сторону Китая». И Жан-Пьер Шевенман пишет: «Россия — это нация, необходимая для поддержания мира на нашем континенте и равновесия на планете».