Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

Чуть позже он пошел на кухню, раскладывать по тарелкам десерт, принесенный Лефферами. Рэйчел вошла и злобно рявкнула ему в ухо, что он мог бы чуть больше уважать себя и не выдавать перед всеми гостями, что ужин готовил он. «Я бы тоже могла приготовить ужин, если бы не вкалывала день и ночь».

Тоби подумал, что тут возможны разные ответы. Может, сказать ей, что он ответил на вопрос Сынди не думая? Или что она наверняка ни о чем не догадалась, поскольку просто вела светскую беседу из вежливости? Что Рэйчел выставляет себя дурой перед гостями, бросив их за столом и устраивая скандал шепотом на кухне во всеуслышание.

«Вам там помочь?» – крикнула Роксанна из столовой.

«Знаешь что? – сказала Рэйчел. – С меня хватит».

Тоби посмотрел на нее и грохнул тарелку на стол: «Давай-ка ты этим занимайся. Поучаствуй хоть как-нибудь».

Он вошел в столовую и сел, стараясь, чтобы его лицо ничего не выражало. Ему было насрать на этих людей. А вот Рэйчел было на них не насрать. Так он мог ее наказать. Он мог наказать ее, напомнив, что для него всё это не имеет совершенно никакого значения; что он делает это исключительно для нее, из любви к ней. Но в один прекрасный день он, возможно, перережет эту пуповину, и тогда посмотрим, куда унесет Рэйчел. Да, он должен наказать ее своим уходом. Наказать для того, чтобы она больше никогда ничего подобного не повторяла.

– А мы говорим про карт-бланш, – сказала Роксанна, когда он сел. – Мы с Ричем дали друг другу по пять.

Муж Роксанны был менеджером хедж-фонда, и его по правде звали Рич [23] Созвучно с английским словом rich – «богатый». Прим. перев. .

– А мы только по одному, – сказала Сынди. – У меня – Джордж Стефанопулос. У него – Наоми Кэмпбелл.

Все гости засмеялись.

– А у меня – Марк Уолберг, – добровольно ответила Сынди.

– Фу, какая гадость, – сказала Роксанна.

– Видите, с чем я вынужден мириться? – произнес Тодд.

– В нем есть что-то такое, что мне кажется – я могу его спасти.

– А у меня – Ариана Гранде, – сказал Рич. – Я люблю сексуальных, гламурных женщин.

Тоби засмеялся:

– Что такое сексуальная, гламурная женщина?

– Не знаю. Женщина, которая на вид слишком хороша для меня. Например, моя красавица жена.

Роксанна притворно рассердилась:

– Ты это говоришь только для того, чтобы я забыла: ты выбрал практически ребенка.

– Ей двадцать с хвостом! Как минимум!

Вошла Рэйчел, неся тарелки десерта веером.

– Рэйчел, а кто твой карт-бланш? – спросила Роксанна.

Рэйчел села за стол.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, с кем бы ты переспала, если бы Тоби тебе разрешил?

– Это вы тут такие вещи обсуждаете? – спросила Рэйчел.

– Ну, давай, давай, мы уже все ответили, – сказал Рич.

Рэйчел подумала полсекунды:

– Сэм Ротберг.

– Сэм Ротберг? – Роксанна чуть не свалилась со стула. Тодд прыснул так, что содержимое стакана пошло из носа. Сынди так широко распахнула глаза, что Тоби мог бы заглянуть к ней в череп. Тоби зажмурился.

За столом воцарилась тишина. Рич и Тодд смотрели на Тоби. Он, возможно, посочувствовал бы такому унижению своей жены, если бы ее оплошность не обличила его как величайшего лузера в мире.

– Что такое? – не поняла Рэйчел. – Что я такого сказала?

– Рэйчел, нельзя выбирать знакомых. О боже. Нужно назвать какую-нибудь знаменитость, – ответила Сынди.

В комнате повисла такая ощутимая неловкость, что Рич попытался завязать игру в выбор, на школьных учителей, но Роксанна это немедленно пресекла. Тоби открыл глаза. Рэйчел сощурилась едва заметно – никто бы и внимания не обратил, если бы гости не слышали только что, как она и Тоби скандалят на кухне. Они сидели на разных концах стола, сверля друг друга взглядами, а гости трепыхались в поисках нейтральной темы для разговоров.

Сэм Ротберг был воплощением всех качеств, которые Рэйчел хотела бы видеть в Тоби: амбициозный, преуспевающий, высокий, на равной ноге с богатыми людьми. Но при этом он был тщеславен, банален, хвастлив и поверхностен – глуповатый мачо, играющий в фэнтези-спорт. Сэм Ротберг был воплощением всего, от чего Тоби хотел охранить свою семью. Именно Сэма Ротберга он представил себе, когда Солли сказал, что хочет в лагерь для гольфистов. У Тоби стыла кровь при мысли об этом месте, где он сам жил, но чувствовал, что существует вне его: он был в этом мире, но не от этого мира. А вот его дети – от этого мира. Теперь Тоби понял. У них не было ни единого шанса. Куда он вообще смотрел?