Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– Тоби!

Он обернулся – это оказались Сынди Леффер и Мириам Ротберг. Потные, волосы – влажные, так что вьются у корней. Мириам была в майке с надписью «Спортзал или смерть». Майка Сынди гласила: «Крась губы и отжимайся».

– Второй Флейшман за день! – сказала Мириам.

– О, привет! – сказал Тоби. – Здрасьте. А я зашел фруктов купить.

– Я думала, что, может быть, ты все еще в Хэмптонсе, – сказала Сынди.

– Да, – сказал Тоби. – Очень много хлопот. В больнице. С пациентами. Но нет, я не еду в Хэмптонс. Дом после развода отошел Рэйчел. Я туда больше не езжу.

– А Роксанна другое рассказывала, – Сынди произнесла это игриво, будто намекая на что-то сексуальное, но она была стара для таких вещей, и у нее вышло лишь какое-то кваканье.

– Да, я привез детей, потому что Рэйчел зашилась с делами. Ханна соскучилась по Лекси.

– Ну а мы последнюю неделю июля всегда проводим в Европе. Эй, послушай, а ты что, не получал моих эсэмэсок? Ханна забыла у нас свою подушку.

Он смутно припомнил пачку каких-то совершенно ненужных эсэмэсок от Сынди.

– Знаешь что, – сказала Мириам, – обязательно приходи с детьми к нам ужинать. Ты же знаешь, что мы не становимся ни на чью сторону. Родители Сэма развелись, и эта тема нам очень отзывается. Слушай, а ты до сих пор ходишь на йогу? Мне показалось, пару недель назад я видела тебя с ковриком для йоги.

Тоби никак не мог сосредоточиться на ее словах:

– Что? А, да. Да, хожу. Иногда.

– Возьмешь как-нибудь с собой Сэма? Он только что съездил на йога-ретрит и теперь только и бредит йогой.

– На йога-ретрит? – переспросил Тоби.

– Да, в Массачусетсе. Тот, знаменитый. Погоди, я вечно забываю, как он называется.

– «Крипалу», – произнес Тоби. И, услышав со стороны свой голос, понял, что название «Крипалу» чем-то похоже на слово «прилипалу». Как он умудрился раньше этого не заметить?

– Точно! «Крипалу»! Он побывал там в эти выходные и с тех пор занимается йогой каждое утро. Мы приглашаем преподавателя на дом. Наконец-то! Я столько лет пыталась оттащить его от беговой дорожки. Я твердила: «На свете есть еще столько приятных и интересных занятий!», а он хотел только бегать. В школе он бегал кросс по пересеченной местности.

Позже Тоби недоумевал, почему для него было так важно сохранить хладнокровие перед этими людьми, на которых ему глубоко насрать. Он снова и снова перебирал последовательность событий и не мог понять, почему в этот момент хотел только не помешать социальным амбициям Рэйчел, вместо того чтобы рассказать ее подругам в точности, что она за человек и что вытворяет.

Тут его собственный мозг толкнул его локтем в бок. Тоби понял, что совершенно пропустил мимо ушей первые слова Мириам, так незыблемо он хранил в голове полнейшее и окончательное исчезновение Рэйчел.

– Извини, ты сказала «второй Флейшман за день»? Ты видела Рэйчел?

– Очень, очень странное дело, – ответила Мириам. – Да, мы ее видели. В парке. Она лежала на одеяле и спала. Среди дня. Я еще сказала: «А, горишь на работе?»

Мириам засмеялась.

– Если честно, я только рада, что она выкроила минутку на отдых, – сказала Сынди. – Она так тяжело работает! Я ее не видела уже… сколько? Две недели? И еще эта новая стрижка!

Тут Мириам тоже что-то сказала, а Сынди отвечала ей то ли в течение часа, то ли в течение минуты, но Тоби уже ничего не слышал, потому что у него застыла кровь в жилах, среднее ухо взорвалось, мозг превратился в замазку и закапал из носа, а лицо расплавилось и стекло с черепа, и он понял, что его жизнь больше никогда не будет прежней и что он ничего не понимает и уже вообще никогда ничего не поймет.

В тот день, когда Тоби познакомился с Рэйчел, он стоически-мученически переносил самую долгую засушливую полосу в своей взрослой жизни после долгожданной потери невинности. Первый раз у него случился в тот год, что мы провели в Израиле, когда он по пьяни перепихнулся с моей соседкой по комнате, Лори, у которой зубы торчали вперед. Тоби страшно жалел о случившемся, за исключением того факта, что это все-таки случилось и теперь он хотя бы не умрет девственником. В тот год ему исполнилось двадцать лет, и позор оттого, что он расстался с подростковым возрастом, но не расстался с «девственной плевой», как назвал это Сет, был невыносим. В ту ночь он вернулся в общежитие, как солдат возвращается домой с войны: гордый и немножко травмированный. Соседи по общежитию набежали в вестибюль, подняли Тоби на плечи и понесли. Он сгорал от стыда и в то же время наслаждался, точно как во время собственно секса.