Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

Тридцатипятилетняя Стейси, зубной врач, вызвалась приготовить ему ужин у себя дома. Тоби согласился, но в последний момент был вынужден отменить встречу, потому что Рэйчел вдруг понадобилось оставить с ним детей. Он послал Стейси вежливое извинение, а когда в следующий раз взял в руки телефон, там оказалось одиннадцать ядовитых эсэмэсок от нее; она не могла поверить, что позволила обвести себя вокруг пальца очередному козлу. «Ты грязь в человеческом облике», – написала она, а затем послала ему фото своего отражения в зеркале от шеи вниз. На ней был фартук, сетчатые колготки и пушистые тапочки на высоких каблуках, и больше ничего. Тоби чуть полегчало, потому что для первого свидания это было явно слишком.

Потом была Хейли, аспирантка. Она сразу положила руку ему на бедро, а позже, уже обнимаясь с Тоби, сказала, что любит, когда мужчина слегка сдавливает ей шею – может быть, до некоторого помутнения в глазах. Тоби отказался, объяснив, что это кажется ему нарушением клятвы Гиппократа. Хейли сразу то ли смутилась, то ли воспылала отвращением к нему и прогнала его домой, и там он яростно дрочил, полный ненависти к себе.

Потом была Констанция, персональная ассистентка по шопингу. Она заявила, что ей всегда хотелось, чтобы ее оттрахали пальцами под столом в ресторане. Тоби отказался – сказал, что слишком робеет… ну… как отец он не может рисковать обвинением в нарушении общественных приличий. Но позже, дома, пожалел об этом и яростно дрочил, полный ненависти к себе.

Потом была Шивона, которая расплакалась в ту же минуту, как они сели за стол. «Я первый раз на свидании», – сказала она. Тоби взял ее руку через стол и сказал, что и сам был всего на нескольких, и тоже боится, и так же растерян, как она. «Хочешь, не будем сегодня вечером пить?» – спросил он, и они заказали холодный чай и спагетти, и он пошел домой, чувствуя себя слишком разбухшим и жирным, чтобы дрочить, но всё равно стал дрочить.

Потом была Робин, двадцати восьми лет. Последняя женщина моложе тридцати, с которой он встретился, прежде чем окончательно определиться с возрастом в своих поисковых критериях. Она училась на медсестру в Колумбийском университете, и ей нравились мужчины постарше. Они пошли выпить в Гринвич-Виллидж, а потом слушать живой джаз. («Почему живой джаз?» – спросил Сет. «Потому что так делают на свиданиях», – ответил Тоби. «Так никто не делает, – сказал Сет. – Люди, которые говорят, что им нравится джаз, просто врут».) В джаз-клубе Тоби казалось, что он всем посетителям годится в отцы. Мужчин его возраста здесь было совсем немного, и от них явно попахивало отчаянием. Тоби приходилось все время напоминать себе, что он вовсе не годится в отцы никому из присутствующих. Чисто физиологически – может быть, но на самом деле нет. Он имел в виду, что его жизнь должна была сложиться совершенно ужасно, чтобы он так рано стал отцом. Ну, неважно. В общем, Робин не поняла, зачем они сюда пришли. Она не понимала, почему свидание состоит из двух частей. Какой смысл устраивать свидание из двух частей? Можно подумать, он или она не знают, чем оно должно кончиться. Тут она принялась его целовать и немедленно положила руку ему на колено, потом выше, и Тоби чуть не провалился сквозь землю, когда его член встрепенулся и рванулся к ее руке, но так уж получилось. Он быстро извинился, пока она не успела заметить его возбуждения, сказал, что ему нехорошо, и отправился домой, и смотрел «Серпико», пока не заснул, пытаясь представить себе вселенную, где ему захотелось бы подрочить в такой ситуации.

Потом была Дженни, юрист. Укладывая волосы гелем перед свиданием, Тоби торжественно поклялся следовать наставлениям Сета и на этот раз позволить событиям развиваться туда, куда их хочет развивать женщина. «Предполагай, что всё будет пучком, и тогда всё будет пучком», – сказал ему Сет. Когда ужин кончился, Тоби попросил у Дженни разрешения проводить ее домой. Через два квартала она взяла его за руку, через три начала гладить его запястье, и к тому времени, когда они добрались до лифта в ее доме, она уже целовала его затяжными поцелуями с языком. Она впустила его к себе в квартиру, сразу потянула в спальню и во время прелюдии издавала звуки вроде автомобильного двигателя, «бррм-бррм», а потом, пока они трахались, что-то вроде мяуканья. Так у Тоби началась новая жизнь.

Потом была Сара из Орегона, которая собиралась стать художницей, а когда удовлетворяла партнера мануально, вцеплялась в его член мертвой хваткой. Потом была Бетт, которая однажды снималась в порнофильме, а может, просто в домашнем видео, которое ее бывший бойфренд потом стал распространять. Она четыре раза сказала: «Теперь это так называется?» за время, пока они выпили два коктейля «кейп-код». Потом была Эмили, которая задолбалась встречаться с женщинами и называла это занятие крысиной случкой. Потом была другая Рэйчел, и он не мог себя заставить произнести ее имя. Потом Лариса, которая выросла в секте. Центральный штаб секты располагался в многоквартирном доме в Квинсе. Лариса заявила, что вовсе не против анала, и Тоби пришлось соображать, как бы ей сказать, что он не привык к этому пункту в сексуальном меню и совершенно не обязательно хотел его туда включить. Он попросил разрешения об этом подумать. (Потом притворился, что позвонила няня его детей, и сбежал домой.) Потом была Шэрон, выросшая в ультраортодоксальной еврейской семье. Потом Барбара, которая начала рассказывать ему про себя, и через десять минут он понял, что она, кроме шуток, приходится ему родственницей через двоюродного дядю отца. Потом Саманта, она была высокая и довольно толстая, но очень старалась: у нее была круглая попа, джинсы в обтяжку и ярко накрашенные губы. Когда она расслабляла лицо, оно становилось откровенно похотливым из-за приопущенных век и приоткрытого рта. По выбору Саманты они поели куриных крылышек в баре, оформленном под сороковые годы, и когда Тоби проводил ее до дома, она втащила его внутрь и овладела им в темной комнате. Да, именно она овладела им, а не наоборот. Ему не пришлось принимать решений. Точнее, ему только нужно было не говорить «нет», и он не сказал «нет».