Аманда Ходжкинсон - Место встреч и расставаний [сборник litres]

– Пудинг.

Тимми вырывает свою руку и застывает перед витриной с десертом, расположенной прямо в обеденном зале. А почему бы ему не поесть пудинга? Я не знаю, одобрит ли это его отец, когда вернется домой. Я веду Тимми к местам у прилавка, высматривая два свободных стула рядом, но заведение переполнено. В баре суета – неистовое смешение шума и движения. Я огибаю витрину, вдыхая солоноватый запах устриц, прислушиваясь, как хлюпает лед, который высыпают на их жесткие ракушки, и как кричат официанткам чистильщики устриц. Мест нигде нет.

Я поворачиваю обратно, решив отвести Тимми к лавке с хот-догами напротив вокзала, но тут меня хватает за руку какой-то мужчина, заставив вздрогнуть. На один ужасный миг мне кажется, что это Митч, приехавший раньше и злящийся, что его не встретили. Но у мужчины белокурые волосы, а не каштановые, как у Митча, и я выдыхаю. Он одет в новенький деловой костюм.

– Эй, а вы, случаем, не?..

Он осекается.

Я не узнаю его, но мне кажется, что он мог видеть меня в клубе, и в душе рождается новый страх. А что, если какой-нибудь мужчина подойдет ко мне, когда я буду с Митчем?

– Думаю, нет, – отвечаю я, опуская глаза и вырываясь.

Я удаляюсь, все еще держа Тимми за руку, и оказываюсь в дальнем углу. Облокачиваюсь на прилавок возле кухни, чтобы перевести дыхание, но тут кто-то берет меня за руку. Я отшатываюсь, но вижу, что передо мной женщина, лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с обводами вокруг бледно-голубых глаз и рыжевато-белокурыми волосами, прореженными седыми прядями. Места по обе стороны от нее свободны, и она двигается, чтобы мы с Тимми могли сесть рядом. Я снимаю пальто, кладу его на барный стул, а Тимми сажаю сверху, поцеловав его прежде, чем сесть самой.

Женщина возвращается к кроссворду – она держит сложенную газету в руке. Не глядя на меня, она произносит:

– То, что подлежит безусловному выполнению кем-либо, одиннадцать букв.

Я слушаю ее вполуха. К нам подходит официантка, тщедушная и неопрятная. Интересно, сколько времени ей требуется по вечерам, чтобы смыть запах устриц с рук и волос, или ее это вообще не заботит? Возможно, она к нему привыкла. Увидев моего сынишку с его круглыми, как у плюшевого мишки, глазами и ежиком на голове, она преображается. На ее лице расцветает улыбка.

– Ты похож на маленького солдата, бравого маленького солдата.

Я провожу рукой по его стриженым волосам и вспоминаю свою боль, когда вчера я смотрела, как его мягкие каштановые кудряшки падали на пол парикмахерской. Его отцу не понравилось бы, что его сын похож на ангелочка.

В голове всплывает слово.

– Обязанность. – Я поворачиваюсь к сидящей сбоку женщине. – Слово в кроссворде – «обязанность».

Ластиком на кончике своего карандаша она пересчитывает квадратики, и ее глаза расширяются.

– Точно.

Я заказываю Тимми шоколадный пудинг, а себе – коктейль «Олд Фэшн». Официантка не смотрит на меня с укором из-за моей дневной выпивки, и я рада этому. Я так сильно нервничаю, что меня того и гляди стошнит.

Напротив нас сидит еще одна парочка – солдат и молодая женщина, которая наряжена и накрашена так же тщательно, как и я, и все же совершенно другая. У нее красивые карие глаза. На ней светло-синее платье с буфами на рукавах, и такого же цвета лента на голове. Она вся лучится, а ее кавалер греется в этих лучах. Она протягивает руку и проводит ею по его лицу. Из-за гула вокруг я их не слышу, но она, должно быть, говорит: «Это ты. Ты вернулся ко мне. Насовсем». А он, наверное, отвечает: «Слава богу», пока в его мыслях маршируют погибшие на его глазах солдаты. Он скрывает эту тьму в себе, чтобы защитить ее.

Интересно, повезет ли мне так же?

Официантка приносит мой коктейль. Протянув руку за ним, я замечаю, что пальцы дрожат, и тут же ловлю на себе брошенный искоса взгляд женщины с кроссвордом. Я делаю большой глоток и ставлю стакан на стол громче, чем собиралась. Я бросаю взгляд на нее, а затем снова смотрю на свой напиток.

Не поворачивая головы, она произносит:

– Это нервы.

– Извините?

– Вы нервничаете. Приехали или уезжаете?

– Жду.

– А. Отец мальчика приедет на двухчасовом поезде?

Я смотрю на нее. Она же продолжает изучать свой кроссворд.

– Девять букв. Единобрачие.

– Да.

Я поправляю рукой челку.

– Моногамия, – произносит она.

В моей голове начинает по новой звучать мелодия песни «Буду гулять одна».

Я ни разу ни с кем не заигрывала за годы его отсутствия, хотя возможностей у меня было предостаточно. Но я не была верна его идеалу. Я исполнительница, певица. Мы несем бремя созданного публикой образа. Наши песни трогают их сердца и заставляют их думать, что мы поем только для них. Митч не любит, когда люди, потягивая мартини, влюбляются в меня, а вот я люблю. Для них это короткая передышка от забот, а я люблю помогать людям. Так же, как и Шейла.