Аманда Ходжкинсон - Место встреч и расставаний [сборник litres]

– Прости, – раздался над головой глубокий голос. – Позволь мне.

Акцент показался странным, не таким, какой она слышала у американцев. Она подняла глаза, прижимая к груди шелковую комбинацию. Над ней стоял молодой человек с темными глазами. Волосы под его шапкой тоже оказались черными, но были подернуты изящной сединой, словно на одного него с неба сыпал снег.

Элла быстро затолкала обратно в чемодан свои вещи, прежде чем мужчина смог прикоснуться к ним.

– Я уже все. Но все равно спасибо.

Слова, вылетающие из ее рта, казались ей самой неказистыми и невнятными.

– Ты говоришь по-английски?

– Немного. Французский лучше.

Жизнь в Шанхае была какофонией языков: китайский она учила, чтобы понимать речь на улице, французский – в школе, идиш – дома и русский – если взрослые не хотели, чтобы она или Джозеф знали, о чем они говорят. Она сама выучила английский за прошедшие с отъезда папы годы, но он в основном был почерпнут из книг, и возможностей практиковаться в речи было немного.

– Тебе нужно практиковать английский, – решительно заявил мужчина. Снисходительные нотки в его голосе рассердили ее. Она взяла свой чемодан. – Позволь хотя бы понести. На вид тяжелый.

Элла про себя улыбнулась. Маленький, круглый чемодан был лишь крупицей того, что она взяла бы с собой, дай маме волю.

Она заметила на шапке мужчины красный цвет.

– Ты носильщик.

Он собирался нести чемодан не по доброте душевной, а из-за денег.

Он кивнул и махнул головой в сторону группы столпившихся у стойки смуглых мужчин в таких же, как у него, шапках.

– Я среди них белая ворона, но они вроде бы не против.

– Я боюсь, мне не хватит денег заплатить тебе, – проговорила она, когда он поднял ее чемодан.

Он отмахнулся:

– Я уже закончил.

– Твоя смена… – Она подобрала правильное слово. – Она завершилась?

Он тряхнул головой:

– Нет, окончательно закончил. Сегодня был мой последний день.

– Ааа.

Он не выглядел расстроенным, как если бы его уволили. Но кто по собственной воле бросает работу?

Он поставил чемодан вертикально. Затем выпрямился, оказавшись на голову выше ее.

– Куда везти?

Элла остановилась в замешательстве. Конечно же, у нее был папин адрес, переписанный на бумажку с конверта одного из писем. Но она не знала, как туда добраться, более того, еще не была готова ехать.

Он с некоторым нажимом спросил:

– Тебя некому встретить?

Она пожала плечами.

– Позволь, я угощу тебя, – предложил он. – В качестве извинения за то, что толкнул.

Элла взглянула на высокие часы посередине вокзала. Уже почти четыре, а ей нужно было попасть к папе. Она понятия не имела, сколько до него добираться, и не хотела прибывать без приглашения к ужину. Сегодня была пятница – соблюдал ли он до сих пор Шаббат, один или с другими евреями? За годы их жизни в Китае приходилось идти на компромиссы, приходилось есть во время войны не совсем кошерную пищу, когда нельзя было найти ничего другого. Но, конечно же, некоторые вещи оставались незыблемыми.

Не дожидаясь ответа, мужчина поднял ее чемодан. Он живо двинулся через зал ожидания с ровными рядами деревянных скамей в сторону первоклассного ресторана в конце вестибюля, не оставляя ей другого выбора, кроме как следовать за ним.

– Подожди!

При виде пальм в горшках и чистых белых скатертей на столах у Эллы перехватило дыхание. Она и представить себе не могла что-то столь роскошное, и она не хотела, чтобы мужчина тратил свои кровно заработанные деньги на нее.

Но он провел ее мимо ресторана и, выйдя через двойные двери вокзала, остановился у металлической тележки, источающей аппетитный аромат.

– Два хот-дога и две содовых, пожалуйста, – сказал он продавцу, выуживая из кармана несколько монет.

– Я… – Элла начала было протестовать, что не голодна, но потом, когда у нее заурчало в животе, остановилась. Она купила за пять центов на завтрак булку с маслом, но это было уже несколько часов назад, и она понятия не имела, что у папы может оказаться на ужин. Продавец протянул ей обернутую в салфетку теплую сосиску в булке. – Спасибо.

Она посмотрела на хот-дог в нерешительности. Но мужчина вцепился в свой без колебаний.

– В лагерях быстро перестаешь быть привередливым, – произнес он как бы между прочим, прожевывая кусок.

– Ты еврей? – спросила она.

Он кивнул, а потом протянул ей содовую.

– Я тоже.

Здесь можно было признаться в этом без неловкости и опасений.

Его тонкие губы растянулись в улыбке, которая, казалось, коснулась и глаз.