Ян Козак - Гнездо аиста

Резеш сжимал лист бумаги в руках. Бумага приятно согревала его пальцы и в то же время обжигала их. Ему все-таки хотелось задать один вопрос. Важный вопрос.

— А зачем это письмо? Какая от него польза? — Он глядел на Дюри.

— Как зачем! Я же говорю, даже против своих, против рабочих, они вынуждены были послать милицию, когда те вышли с протестом на улицы. И так повсюду. Ты слышал — в Берлин русские послали свои танки, чтобы подавить всеобщую забастовку? И в Венгрии и Польше у них ничего не получилось с кооперативами, все полетело вверх тормашками. — Дюри поднял вверх большой палец сперва на одной, потом на другой руке. — Тут уж и границы не имеют значения. Это и доказывает, что у коммунистов вообще дела плохи. Они и сами не знают, что делать. Готвальда и Сталина нет. Сейчас самое время подать голос и нам. В деревнях по соседству пишут сейчас такие письма. Это уже не горох об стену, это увесистый камень, и он оставит след. — Дюри взял с тарелки сливу и надкусил ее. Она была мягкой и сочной, сок брызнул и потек у него по подбородку.

Вот так же созрело и наше дело, подумал Резеш, стоит только надкусить — и брызнет сок.

— Ну хорошо, — сказал он. — Все это прекрасно, А как же Корея?.. Если подпишут перемирие, что же будет? — Нет, Резеш не хотел войны, он не желал ее и тем людям, что умирали за тысячи километров отсюда. Но теперь все так странно переплелось. В Корее американцы не победили. Сил у них, видно, не хватило. И если будет подписано перемирие, разве это не развяжет снова коммунистам руки? Не укрепит их позиции и здесь?

— Ты что думаешь, американцы отступят? Теперь, когда коммунисты повсюду сели в лужу, они будут ждать сложа руки, чтобы те снова опомнились и пришли в себя? Не такие они дураки, — возразил Дюри.

— Это уж точно, — вмешался в разговор Эмиль и ухмыльнулся. — Но если говорить правду, я не очень-то верю во всякие такие письма. Нет ли другого способа?

— Будет и другой. Только сперва надо приготовить трут, потом уж зажигать, чтоб все сразу вспыхнуло, как сухой лес, — сказал Дюри.

— А вдруг они не получат это письмо? — заметил Резеш. — Оно может и не попасть туда, куда надо. Говорят, такие письма задерживают.

— Значит, надо передать это письмо из рук в руки, — сказал Дюри. — Пошлем делегацию.

Ах вот оно как! У Резеша перехватило дыхание.

— Ну а кто бы в нее вошел, в эту делегацию?

— Мы думали, что поехать должны Эмиль, Бошняк и ты.

Здорово! — подумал Резеш. Один — брат председателя кооператива, другой — тесть учителя Плавчана. Старый Хаба, ясное дело, не едет. Да и Дюри… Не плохо придумано! Но почему я? Почему именно я?

— Тебе надо ехать, — настаивал Дюри. — Ты хороший хозяин и всегда выполнял их поставки, все, что они от тебя требовали. Тебе они ничего не смогут сделать. Ты вот выполнял, а тебя прижали. Это тоже что-нибудь да значит. Теперь к этому прислушиваются. Вы все трое — настоящие крестьяне. Не какие-нибудь голодранцы, у которых никогда ничего не было и которые ничем не дорожат. Ты должен поехать, Мишо, это нужно для пользы нашего дела.

Должен, злился Резеш. Почему это я должен? Никогда я ничего не был должен, пока не началась возня с этими кооперативами и меня туда не загнали. Должен, должен, ворчал он про себя.

— А ты бы поехал, Эмиль? — спросил он.

— Почему же нет, если нужно. Ведь мы знаем, чего хотим.

Марча, которая до тех пор стояла у двери и следила за тем, чтобы никто не вошел, подойдя к столу, спросила дрожащим голосом:

— А это не опасно? Не случится ли чего? До сих пор лучше было помалкивать. — Она перекрестилась.

— Теперь уж мы их проучим, — пробурчал Эмиль. — С нашей помощью они скоро сломают себе хребет.

— Никто не будет знать, что вы поедете. А потом, когда вы вернетесь, все изменится, — сказал Дюри. Он взял с тарелки вторую сливу, вытер ее ладонью и надкусил.

Резеш снова мысленно сравнил их план со сливой. А действительно ли он так же созрел, как эта слива? И стоит лишь надкусить… Говорят, что это так. И ведь не только говорят. Он и сам видит. И в своей деревне, и по соседству. Во всем крае. Никто по-настоящему хозяйством не занимается, скот гибнет. А этот пожар в Чичаве. И будто бы горело не только там. Столько разных слухов ходит! И скот вроде уже начали разбирать по домам. Господи боже мой, все у них ускользает из рук, где уж тут власть удержать? Еще Гойдича выгнали… А что сказал в своей проповеди священник? Святой боже, раньше никто не позволил бы себе ничего подобного. Да, план действительно созрел, как эта слива. Даже Марча больше не говорит: «Они могут все». Правда, еще побаивается их. Но не сказала ведь: «Нет, Мишо, не езди…» А Бошняк? Бошняк тоже не поехал бы, если б пан учитель Плавчан сказал «нет». Он-то уж, конечно, разбирается, что к чему. Теперь каждый понимает, что происходит. Разброд и хаос. И как может быть иначе, если повсюду заправляют такие, как этот свинья Рыжий. Как этот Иозеф Кучеравец — «Уголь, кокс, брикеты».