Ян Козак - Гнездо аиста

Клара прислушивается, подумал Плавчан.

Он сидел за рабочим столом, где обычно проверял тетради и заполнял всякие официальные бланки. Облачка дыма медленно поднимались вдоль стены, на которой висел детский рисунок: украшенные орнаментом, написанные красивыми яркими буквами слова «Книга — лучший друг».

Книга. Гм. Но какая же книга — лучший друг? Вот бы мне такую книгу, в которой всегда найдешь совет, что и как надо сделать, чтобы никогда не ошибаться.

— Я хотел у вас спросить, отец, — осторожно начал Плавчан. — Чего вы хотите добиться? Сейчас такое положение… Поймите же. Я всерьез опасаюсь, что…

— Мы не можем упустить такой момент, — сказал тесть.

— Какой же это момент? — Плавчан в растерянности вытянул губы. В сорок восьмом, после февраля, политическая жизнь сразу так упростилась, и ему показалось, что теперь он все понимает. Он думал, что пришел конец всем стычкам и страна быстро встанет на ноги. А какое прекрасное будущее их ждало, если бы все взялись дружно за дело, думал он. Поэтому он охотно вступил в партию. Но время шло, и вода мутнела все больше и больше. А теперь он и сам не знал, что делать с теми гадюками, которые отовсюду повылезали.

— Неужто ты сам не видишь? — спросил Бошняк, — Нам надо действовать. Ноги, руки нам еще служат, и нельзя упускать время. Если мы его оседлаем, оно нам будет служить.

Бошняк говорил тихо, но решительно.

— Я не считаю, что сейчас именно такой момент, — сказал со вздохом Плавчан, пытаясь скрыть свою растерянность. Он всегда старался сглаживать всякие противоречия, все еще верил в свою былую мечту.

— По-твоему, мы и дальше должны сидеть и помалкивать, хоть по горло в дерьме? С этим давно пора кончать.

— А не сгущаете ли вы краски? Ведь издавна известно — нет света без тени.

— Болтовня, опять одна болтовня, — махнув рукой, бросил тесть.

Рядом, сложив на груди руки, стояла Клара. Ее взгляд ясно говорил, на чьей она стороне.

Она, как всегда, согласна с отцом, подумал с раздражением Плавчан.

— Разве мы задумали что-то противозаконное? — с усмешкой спросил тесть. — Почему мне нельзя высказать вслух то, что я думаю и как хочу дальше жить? Что со мной могут сделать? Хуже не будет. Посадят в тюрьму? Стало быть, я уже не имею права сказать, что думаю? Выходит, нам только и остается, что подчиняться таким фельдфебелям, как Петричко?! Это уж было бы полной капитуляцией.

— Конечно, поезжайте, папа, — сказала Клара.

Она терпеть не может Петричко. И я понимаю почему, подумал Плавчан. Ее злит, что Петричко только крикнет мне с улицы или постучит в окно — и я уже бегу к нему. Люди в деревне недавно рассказывали, что Петричко на дороге пытался остановить автобус, шофер проехал и не взял его — дорожного мастера! И она так радовалась, потому что чуть подальше тот же шофер сам остановился, увидев Клару, и сказал: «Не хотите ли вы подъехать, пани учительша?» Но о чем, собственно, я? Значит, тесть хочет все-таки ехать.

— Вы очень рискуете, отец.

— Ты бы хоть объяснил почему, — сказала Клара. — Ты же учитель, учишь детей одному, а они лепечут совсем другое. То, что слышат дома.

Плавчан зло поглядел на жену, нервно почесал грудь.

— Ох, если бы человек всегда знал, что надо делать. — Он начал невольно размышлять вслух. — Будь оно все проклято!

— Да, твой хлеб горек, — ухмыльнулся тесть. — Ты ведь на государственной службе. Но теперь речь идет о моем хлебе. Мне, в конце концов, ничего от тебя не надо.

Клара насторожилась. В ее глазах мелькнуло беспокойство, испуг.

— Я только пришел сказать тебе, что еду. Каждый остается при своем мнении. Если потребуется, мы можем на какое-то время раззнакомиться.

Бошняк резко поднялся.

— Но я все же скажу тебе: дальше так жить не имеет смысла, это ясно каждому, — снова заговорил он. — Ты и сам видишь, но не хочешь признаться. Действовать — вот что теперь нужно. Я бы сгорел от стыда, если бы стал отсиживаться в кустах. Для меня так же необходимо действовать, как для тебя — ничего не замечать. — В голосе Бошняка звучала злость. — Ты-то выйдешь сухим из воды, — продолжал он с горечью. — Ты всегда выкрутишься. Ну и, разумеется, я к тебе не приходил и ничего тебе не говорил. Ты ничего не знаешь.

Петричко прижимал к уху телефонную трубку. Рядом с ним, возле стола, заваленного бумагами, стояли Иван и Демко.

Голос Сойки на другом конце провода звучал так громко, что в канцелярии национального комитета было слышно каждое слово.

— Что такое? Какая делегация? — кричал он. — И ты мне сообщаешь об этом только теперь? Да ведь мы могли спять их с поезда.