— Кто сорвал это? Я б ему… — гулко разнесся по площади его хриплый голос.
Оглядевшись по сторонам и увидев Резеша, он с минуту мрачно смотрел на него. Потом оба агитатора зашагали дальше — вниз, к корчме, где находилась походная кухня.
Несколько дней назад всех их доставили сюда три грузовика. Они проехали площадь и остановились у местного национального комитета. Вместе с грузовиками прибыл еще фургон с громкоговорителями и серовато-зеленая походная кухня. Был полдень, и вся Трнавка, взбудораженная грохотом моторов, выбежала поглазеть, словно через деревню проезжал полк солдат. Уже с месяц несколько таких автоколонн колесили по Горовецкому району. Ждали с опаской одну из них, конечно, и в Трнавке, хотя тешили себя искоркой надежды, что она их минует, — ведь кооператив здесь существовал уже давно.
Резеш, сжав губы, наблюдал тогда, как выскакивают из машин агитбригадники. Он был сбит с толку. Но не тем, что сюда прибыли эти сорок человек — мужчин и женщин, — которые, переговариваясь, расхаживали возле национального комитета. Его смутило то, что с машин сгружали железные раскладушки, матрацы, одеяла. Вот это было худо. Значит, бригада уедет отсюда не скоро! Марча тоже понимала это и выдала свои мысли, крепко сжав его руку.
— Они уже тут… Господи, спаси и помилуй, — испуганно прошептала Марча и перекрестилась.
С этой минуты по площади засновали люди, автомашины, мотоциклы. Часами орали громкоговорители радиофургона. Всю первую ночь напролет передавали призывы и сообщения, раздавалось хриплое пенье — ставили пластинку с песней «Парни из Винного». В ту ночь все жители Трнавки были на ногах. О сне никто и не помышлял.
В первый же вечер к ним пришли сразу два агитатора. Какая-то учительница и тот, которого все называли Рыжий. Допоздна продолжались нескончаемые уговоры, ответом на которые было молчание. Утром, когда он запрягал лошадей, они явились снова и забрались к нему в телегу. И так из вечера в вечер — они говорят, он молчит. Оба агитатора уже знали свое место за столом. Иногда ему казалось, что они сидят тут целую вечность, хотя проходило не больше часа, так томительно это было.
Завтра начну сеять, сказал себе Резеш. Надо поскорей посеять. Когда зерно наше ляжет в землю, им уже ничего нельзя будет сделать, и мы выиграем.
Резеш обернулся.
Проклятье! Снова приперся!
У калитки стоял Рыжий и прибивал к ней камнем плакат. Этот толстобрюхий мужик с нахальной распухшей физиономией оглядывал все с таким видом, словно это была его собственность, что приводило Резеша в бешенство.
Резеш с шумом стал болтать в ушате распаренными докрасна ногами.
У завалинки под ботинками Рыжего заскрипел песок.
— Доброго здоровьица! — раздался его голос.
Резеш не ответил. Только из ушата выплеснулась вода.
— Ах, я помешал вам?.. — Рыжий, тяжело дыша, подошел к Резешу почти вплотную.
— Опять вывесили флаг. Еще одну глайху [8] В Чехословакии при завершении нового дома принято украшать его глайхой — пучком зеленых веток или молодым деревцем, украшенным лентами.
, — сказал он скрипучим насмешливым голосом.
Резеш насторожился. Он был озадачен его тоном. Да и выражение лица Рыжего было каким-то странным.
— Опять?
— Да. Чичава. Чичава сдалась!
Рыжий хихикнул; похоже, он был под хмельком.
— Ну и что… — превозмогая себя, спросил немного погодя Резеш. — О чем еще расскажете вечером?
— Уж и не знаю…
Агитатор запнулся и стал растерянно озираться по сторонам, словно испугался чего-то.
— Я пришел, — продолжал он тихо, — поговорить откровенно, мы же впервые с вами с глазу на глаз. Со мной всегда увязывается та, грудастая. — Он хихикнул. — При ней и не поговоришь, как хочется. Она же партийная, эта учительница. Нас, видать, специально так распределили…
По спине Резеша забегали мурашки. Э, нет! Думаешь, я так сразу и попался на твою удочку? Ишь чего захотел!
К нему низко склонилась румяная, мясистая физиономия с грязно-рыжими усами, массивным подбородком и круглыми карими глазами. Он почувствовал резкое кисловатое дыханье, отдающее чесноком и водкой.
— Мне пришлось долго ждать подходящего момента. И вот мы сейчас с вами одни, — зашептал Рыжий.
— Вы что, выпили?
— Немножко. Для храбрости. Боялся, что вы мне сразу не поверите.
— Неужто от пайка своего так окосели? — Резеш в растерянности принялся тереть ноги.
— Черта с два! Я на свои… Мне необходимо поговорить с вами…
Читать дальше