Ян Козак - Гнездо аиста

— Ничего не сделали. Вы же иначе оттуда не вылезли бы!

Теперь он понял.

— Что?! — У него перехватило дыхание, — Так, значит…

Она громко захохотала. Смех, казалось, клокотал в ней. Глаза лихорадочно блестели. Павел смотрел на нее и не мог прийти в себя от изумления. Так, значит, Канадка… Значит, это она бросила последний камень, свела-таки с нами счеты. Канадка — хитрая баба, всегда сумеет найти выход из положения. Так это ее он должен благодарить за то, что теперь у него уже все позади…

— Анна…

В эту минуту на дороге раздался топот бегущих ног и крик.

— Держи его! — орал кто-то.

— Я ему покажу кооператив! Тебе еще мало, старый черт? — кричал другой, задыхаясь.

Вдоль забора бежал, наклонив голову, Демко. Павел видел, как двое накинулись на него и повалили на землю. Он видел все это как будто издалека, но очень ясно, отчетливо. Взлохмаченная голова Демко снова показалась над штакетником. Он закрывал руками лицо, а оба преследователя, пригнувшись, прыгали вокруг него. Демко собрался с силами и навалился всей тяжестью тела на одного из них. В нем Павел узнал Штенко.

Павел глядел на эту сцену без всякого волнения, как будто все, что он видел вокруг, происходило на киноэкране.

Он поднял лежавшее на земле полено и направился к забору. Анна не спускала с Павла глаз. В одной руке она держала веревку, а другой судорожно зажимала себе рот, пытаясь унять смех. И вдруг смех оборвался. Анна вытаращила глаза от изумления и ужаса. Она пронзительно завизжала:

— Дюри, берегись!

На нижнем краю площади показался старый Копчик. Рубашка прилипла к телу, брюки были разодраны. Он весь сгорбился и еле передвигал ноги. Колени у него дрожали, в боку кололо. Но он мог теперь хоть перевести дыханье.

Ты удирал от них, словно какой-то паршивый козел, словно несчастный заяц, говорил он себе. И надо же было наткнуться в поле на Олеяра и Эмиля Матуха. Олеяр был с этой своей ведьмой Бернардой. Как только они увидели, что он жнет пшеницу, тут же набросились на него.

Копчику было стыдно — как же это он побежал от них; особенно унизительным казалось ему то, что, петляя между рядов пшеницы, он потерял шляпу.

Копчик окинул взглядом площадь. Черт возьми, что же происходит? Вот проклятье! Он закашлялся. Если ты боишься, старина, тебе лучше податься в лес. Или спрятаться у цыган. Никакой лес не укроет тебя так, как цыгане. Лучше всего податься в Тополины. Петричко во время войны прожил там три недели, а жандармы рыскали по холмам. Каждый день проходили мимо, но так и не нашли. К цыганам! У них надо прятаться, если боишься.

На противоположном конце площади показался Тирпак. Рядом с ним шел Резеш, скручивая цигарку. Копчик заметил, что оба наблюдают за ним.

— Что вы, подлюги, можете мне сделать? — бормотал он.

Он шел им навстречу спокойно, чуть покачиваясь.

— Ну, наработался сегодня? — насмешливо спросил Резеш, остановившись у своего дома. Марча приникла к забору.

— Зайди, махнем по стаканчику. Заходи, пьянчуга, — сказал Тирпак.

Копчика трясло от ярости, он прошел мимо, даже не взглянув на них. Вдруг он услышал чьи-то шаги. Оглянулся. И тут ему плеснули что-то в лицо. На мгновенье он, казалось, потерял зрение, стал задыхаться. Но, пересилив себя, протер рукавом ослепленные глаза, затем губы и увидел Тирпака, державшего в руках ушат, из которого капала навозная жижа. Копчик весь промок. От одежды шла такая сильная вонь, что он едва дышал. Его затошнило.

— Вот тебе! Это все ваше, кооперативное! Пей! — орал Тирпак.

Резеш молча ухмылялся.

Копчик пошел дальше. Он задыхался от вони, глаза слезились, желудок сводило. Он так ослаб, что каждый шаг давался ему с трудом. Держись, хоть минуту еще продержись, — шептал он. Ему казалось, что он упал в выгребную яму и весь, до самого нутра, пропитался чем-то отвратительным и кислым.

Копчик шел медленно, не теряя достоинства, но, добравшись до своего дома, привалился к стволу старой груши за сараем и схватился обеими руками за живот. Его вырвало.

— Ну и мерзавцы, — бормотал он, в бешенстве сбрасывая с себя штаны и рубашку, пропитанные вонючей желтой жидкостью.

— Значит, я недаром молилась. Бог справедлив, — сказала Марча.

Разгоряченная, счастливая, она звонко смеялась, кидая в телегу охапки перевясел. Марча даже помолодела от счастья.

А давно ли она говорила: «Они ведь все могут».

Резеш запрягал телегу и слегка похлестывал Дунцу ремнем по коленям, чтобы она чуть отступила к дышлу. Пока кобыла, повернув к нему голову, подавалась назад, он заглянул через оконце в хлев. Разглядеть отсюда ничего нельзя было, но он знал, что там, внутри, лежат на соломе или стоят все его коровы.