Ян Козак - Белый жеребец

— Я сейчас, — сказал он жене. — Только куртку возьму.

Днем солнце пригревало сильно, было даже жарко, но ближе к закату, когда оно склонялось к горизонту, от земли тянуло холодом, словно из открытого погреба.

Они пошли вдоль берега. Солнце почти скрылось, кругом все стало уныло-серым, но высоко в небе до сих пор сияли яркие полосы. Маша посмотрела на восток — над озером темнела холодная синева неба, которую оживляло свечение зеленоватых и оранжевых полос.

То тут, то там над озером взлетали и кружили стаи уток. Некоторые стаи были просто огромны и издали походили на тучи комаров. Вдруг высоко в небе, на фоне зеленовато-голубой полосы, Маша заметила два больших светлых пятна, а чуть поодаль — еще два. Лебеди! В холодном мерцании неба над посеревшей водной гладью они были ослепительно белыми. Их полет в абсолютном, даже несколько мрачном беззвучии тундры казался Маше нереальным. Но нет, все здесь было настоящее, подлинное, даже очень настоящее. И просто ошеломляющее. Она остановилась.

— Опять лебеди. Каждый вечер они прилетают.

— Да, — ответил Буров.

Он наблюдал за утками, сожалея, что не взял ружье. Порой утки взлетали совсем рядом, свист их крыльев раздавался прямо над головой.

— Они всегда летают парами.

— Тебе тут и в самом деле нравится, а?

— Прелесть! А воздух какой! Наверно, больше нигде такого нет.

— И трофеи у тебя отменные! Особенно сегодня.

— Да, сегодня у меня счастливый день. Я и не помню, когда мне было так хорошо.

— Я рад. Здорово мы придумали. — Он закурил. — Тогда мы тоже охотились. Помнишь?

— Еще бы.

Она попала сюда прямо со студенческой скамьи, совсем неопытная, и о жизни на якутском Севере не имела никакого представления. Самолеты в те времена сюда еще не летали, но в Зырянке, откуда им предстояло добираться на маленьком пароходике до Среднеколымска, их взял военный вертолет. Долетели до Ойусардаха, а дальше пришлось ехать на лошадях. Кавалеристы из них получились курам на смех: добрая половина группы впервые села в седло. Саша показался им чуть ли не генералом. Он уже четвертый год работал здесь, «в поле», много знал и считался одним из самых способных топографов. Непогода, трудности ему были нипочем, в любой момент он мог отправиться туда, куда другим идти не хотелось. Он весьма неплохо разбирался в зоологии и полярной ботанике. Был страстным охотником, быстро загорался. Маше казалось, что в нем так и бурлит радостная жажда жизни, и это очень привлекало ее.

Для нее все было внове; она выросла в Ленинграде, и здесь, в краю девственной, нетронутой природы, Саша вводил ее в новый, неведомый мир. Его внимание льстило Маше, он буквально околдовал ее. Незабываемые, волнующие мгновения… Маша полюбила его всей душой. Стоит ли удивляться, что она не хотела расставаться с ним и на миг. Она не задумываясь пошла бы за ним хоть на край света. Тогда. После работы он учил ее ездить верхом, стрелять, рыбачить. У этих озер они так же пекли уток.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Тогда ты брал на мушку другое, — сказала она без тени упрека, слегка улыбнувшись.

«Ну, мои дела вовсе не плохи, — подумал он. — Если так пойдет дальше, все очень скоро войдет в норму».

Они повернули обратно. Стемнело, лишь на западе, на самом краю горизонта, осталась узкая оранжевая полоска, обрамленная бледно-голубым сиянием. На потемневшей синеве небосвода над озером загорались звезды. С отмелей у берега поднимался пар. Над высокими зарослями сухой, пронзительно-ароматной травы по бескрайней шири тундры стлался белесый туман. Маша вздрогнула.

— Тебе не холодно? — спросил он.

Не отвечая, она взяла его под руку и слегка прижалась к нему.

Это мягкое движение напомнило Бурову давние времена, ее согревающую доверчивость, на душе у него потеплело. Он всегда предпочитал ее другим женщинам, она была ему желаннее других — но почему в ней нет былого самозабвения?.. А сейчас — да, с ней что-то происходит, размышлял он.

В это мгновение неподалеку раздалось предостерегающее злобное ржание, а вслед за этим шуршание травы. В тумане возник могучий силуэт жеребца. Пока Буров и Маша гуляли, стадо улеглось в траве, и самец охранял его. В стороне зафыркала кобыле, за ней вторая. Над зарослями травы, затянутыми густым туманом, Буров с трудом рассмотрел их поднятые головы. Кобылы втягивали воздух, раздували ноздри и прядали ушами.

— Подожди, — едва слышно шепнул он жене. — Я немного их попугаю.

Он сделал несколько шагов и резко остановился. Жеребец снова заржал, угрожающе ударил копытом о землю; Буров затаил дыхание. Жеребец оскалил зубы и грозно зафыркал. В тумане тяжело, с топотом поднялись три кобылы и стоя выжидающе уставились на Бурова. Жеребец заржал в третий раз, на глубоких, низких грудных тонах, всхрапывая.