Ян Козак - Белый жеребец

— Да. Но как только мы вернемся, все начнется снова. А я уже не хочу ссор, не хочу мучений, ничего не хочу.

— Ну послушай… Неужели из-за каких-то дурацких лошадей… У тебя просто сдали нервы, и ты все видишь в черном свете. Ты забыла обо всем. А ведь нам было здесь так хорошо. Все эти дни, да и ночи тоже.

— Да. Пожалуй, даже слишком хорошо. Я ничего не забыла… и помню все, все… Все, абсолютно все, с самого первого дня.

— Я же сказал тебе, я очень сожалею о том, что было раньше. И я обещал, что ничего подобного больше не повторится, — сказал он с ударением. — Я тебя люблю. Поверь мне хоть немного.

Она лежала, не произнося ни слова, и смотрела в потолок.

— Я на самом деле тебя люблю.

— Замолчи, — сказала она. — Замолчи, прошу тебя, не лги. Не лги. Постарайся быть честным в отношении ко мне и к себе — хоть раз в жизни.

— А, черт! Можешь ты наконец ответить, что случилось? — взорвался он, к такому тону он не привык.

— Ничего не случилось. Просто я поняла, что ничего не склеишь, да и нет смысла склеивать.

Он вспомнил ее слова, те, что она сказала, когда стояла над мертвым жеребцом, — они были полны скрытого смысла, потому-то ему и стало не по себе, когда она говорила с Василием.

Очевидно, в ней опять ожило прошлое; нужно время, чтобы она успокоилась. Лишь бы это не затянулось слишком долго. По опыту он знал, что сейчас лучше промолчать.

— Маша, — произнес он примирительным тоном, — видно, этот случай и в самом деле выбил тебя из колеи. Постарайся поскорее уснуть.

— Да. Ты прав, Саша, как всегда.

Он вздохнул.

— Ну что ж, спокойной ночи.

Ответа не последовало.

Когда она увидела, что жеребец лежит на утоптанном, сверкающем белизной и забрызганном кровью снегу, ее словно ударило. Прекрасное, благородное животное! Всего неделю назад он так яростно дрался за кобылу, а теперь погиб, защищая свой табун и жеребят. Он не бросил их, он боролся до последнего дыхания — а мог бы спастись. В этот миг в ней будто вскрылась рана. Ожило, выплеснулось все, что она старалась заглушить, забыть.

Вспомнились дни, когда должен был родиться первый ребенок. Роды ожидались со дня на день. Возвращаясь от врача, она увидела Сашу — он входил в гостиницу с Катей, девушкой, которая была тогда с ними в экспедиции. Маша не подумала ничего плохого, она ждала, что Саша, придя домой, расскажет ей о встрече. Но он долго говорил о том, что целый день не выходил из института, что у него срочное задание и всю неделю, наверно, он будет возвращаться лишь поздно вечером. Ей стало холодно от подозрений, она пыталась прогнать дурные предчувствия — нет, Саша никогда бы… Но уже на следующий день она услышала от знакомых о Саше и Кате.

Отчаяние ее было беспредельно.

Когда через несколько дней Саша склонился над ней в родильном доме, ее глаза были сухими — она смотрела на этого чужого ей человека, и горло сжималось от горечи: все, что раньше казалось таким дорогим, стало глубоко безразличным.

Ирина родилась годом позже. И если Таня была дитя любви, то Ирина, так сказать, дитя примирения. Но что осталось от этого примирения, доверия к Саше, от любви?

Спустя еще два года случилась беда с Таней: катаясь на санках, она налетела на снегоочиститель; ее отвезли в больницу, жизнь ребенка висела на волоске. Саша работал тогда в Чернышевском, и Маша позвонила, чтобы он срочно приехал. Ей ответили, что он выехал домой. Но он не появлялся, и Маша, полная страха за ребенка, начала бояться и за него — не случилось ли чего. На второй день она позвонила еще раз, но ей снова ответили то же самое — что он улетел домой. Саша появился через три дня, сказал, что он прямо с самолета. Произошла ужасная ссора, он напился, осыпал ее упреками в холодности, наговорил грубостей, оскорбил до глубины души. У нее зародилась мысль о разводе.

И однако, всякий раз она давала себя уговорить, несмотря на все его истории, связи, которые, в общем-то, всегда становились известны ей. Она все еще любила его и бесконечно страдала от измен, все меньше надеялась, что он переменится, поумнеет и их отношения станут другими — глубокими, чистыми, о каких она мечтала. Маша со всем пылом привязалась к детям, которых очень любила и которые нужны были ей тем больше, чем сильнее она ощущала свое одиночество.

Когда-то ей казалось, что она нашла в Саше все, о чем мечтала девчонкой. Какая наивность! Он оставил жену, с которой прожил год, и ребенка, но Маша говорила себе, что лишь с ней он узнал большое, настоящее чувство, а первый брак был всего-навсего ошибкой. Только позднее, когда уже родились Таня и Ирина, она вдруг осознала, что у Саши есть и сын, о котором он почти не вспоминал и которого почти не знает. Ее мучило это равнодушие, она сама уговорила мужа съездить к сыну. Чем дальше, тем отчетливее понимала Маша, с какой легкостью скользит ее муж по жизни, на лету завязывая все новые и новые мимолетные знакомства и так же легко бросая тех, кем увлекался.