Ян Козак - Святой Михал

Вилем продолжал хмуриться. Казалось, он и не слушает Адама. А тот любил порассуждать о таких вещах — хлебом его не корми.

— У Анички Рачековой это, скорее всего, хворь, а не блуд — просто невмоготу ей, бедняжке. Плоть требует своего, а Войта слабак! Не может он дать Аничке той радости, какую каждая баба ждет от мужика. К Войте ее, видать, не тянет еще и потому, что слишком уж он миндальничает с ней. Аничке нужно, чтобы ею командовали, в ежовых рукавицах держали, а Войта вместо этого к боженьке обратился, крест взялся красить. Я думаю…

— Э, нет! Все это не то! — вдруг резко оборвал Адама Вилем. Видно, его задело за живое.

Еще совсем недавно креста будто вовсе и не было на площади. Если, бы он случайно сломался и упал, никто бы о нем и не вспомнил. А теперь он словно ожил, приобрел какую-то жизненную силу.

— Короче говоря, сейчас все ясно. Ясно, что мы были правы, когда взялись за это. Ясно, что значит этот крест для реакции. Сейчас это видно каждому, — продолжал Вилем.

Адам недоумевающе уставился на него. Наконец он все же понял, почему так встревожен Вилем.

— Послушай, Вилем, — сказал он, — а что, если завтра, когда я поеду с лесом, трактор опять пойдет юзом? Эти бабы налили там столько воды, что на площади, можно сказать, настоящий каток!

Вилем покачал головой.

— Не годится. Вот если бы мы так сделали сразу, тогда был бы полный порядок. Сейчас только настроим против себя людей, а этого делать мы не должны. Я думаю, тут надо действовать иначе.

Глядя на разукрашенный крест, Вилем понимал, что у них теперь появятся новые затруднения. В семьях усилятся раздоры, мужчины начнут колебаться. Он представил себе, как перед ожившим символом, увенчанным хвоей, слабеет боевое настроение и в душе многих его друзей и сторонников возникают сомнения, а не совершили ли они грех. Чувствовал, что они лопали впросак. Обстоятельства требовали быстрых и решительных действий. Тем более что и Михал с Касицким тоже стали проявлять неудовольствие.

— У тебя есть какая-нибудь идея? — спросил Адам.

Вилем молчал, сосредоточенно думая о чем-то. Вдруг, едва не сорвав голос от внезапно охватившей его радости, он заорал:

— Черт подери! Кажется, я что-то придумал! Но прежде мне надо повидать Михала. Пойду-ка я к нему.

Адам недоумевал: с чего это Вилему понадобился председатель, да еще по такому делу? Но он ни о чем не спрашивал. Знал, что, когда придет время, Вилем сам расскажет обо всем.

— Где бы он сейчас мог быть? — спросил Вилем.

— Я видел его на хозяйственном дворе. Наверно, опять топчется в коровнике.

— Ладно, пойду туда, — сказал Вилем и вышел, оставив Адама одного в канцелярии.

Вилем разыскал Михала и подошел к нему еще более озабоченный, чем прежде.

— Рад тебя видеть! — сказал Михал, испытующе глядя на него. — По-моему, нам есть о чем потолковать.

— Спорим, что я даже знаю о чем! Мне тоже все это не по нутру. И мне не нравится то, что у нас творится, — со вздохом сказал Вилем.

Михала на первых порах не трогала схватка из-за креста. Он молча наблюдал за нею, она его даже потешала. Сам он уже давно охладел к вере и в церкви появлялся раза два в год. По правде говоря, в последний раз Михал испытал чувство религиозного волнения много лет назад, когда написал заявление о вступлении в кооператив. Он вышел с этим заявлением из дому, и в ту же минуту на башне церкви зазвонил колокол. Михал остановился сам не свой и подумал: уж не знамение ли это, не предостережение ли? Сердце у него защемило, он подумал: а имеет ли он теперь право войти в костел? Заявление жгло ему руку. Но он стряхнул с себя эти сомнения, и чувство страха прошло. Крест, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, по мнению Михала, не так уж и мешал, но было бы невредно переселить его поближе к костелу: движение транспорта на площади и в самом деле увеличивается. Однако дело начало принимать слишком неприятный оборот, Пошли свары между скотниками и доярками. Да и Катарина возмущена, требует, чтобы он в конце концов навел порядок.

Михал закурил сигарету. Он никогда не носил перчаток, и пальцы у него были красные, одеревеневшие от холода.

— Послушай, Вилем, кто устраивает все эти непотребства? Просто загадка какая-то, а? — Михал ухмыльнулся.

— Вовсе нет. Никакая это не загадка… — возразил Вилем. — Просто мужики… ну, посидят в «Венке», выпьют, а потом выбегают — надо же им по нужде сходить. Так было всегда. Только раньше никто не замечал, потому что это не имело… короче, это не носило политического характера. — Он вздохнул. — Да, с этим надо кончать. Я еще раз потолкую с Марко. Ведь недаром говорится: дитя не плачет — мать не разумеет. Мне вот пришла в голову мыслишка… Что, если бы мы?.. — Вилем осекся.