Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

Говорили они… обо мне.

Баритон сказал: «Вы представляете, монсеньор, он вообразил, что он — эмигрант из бывшего СССР, состарившийся писатель, потерявший способность чувствовать и любить! Более того, он полагает, что в данный момент находится в Москве, в камере на Лубянке, в Матросской тишине или Канатчиковой даче. Милые названия! И так думает о себе существо, закончившее свой земной путь 62 года назад в живописном городке Миранда. Объясняли ему, объясняли…»

Хриплый бас ответил: «Нечему удивляться, любезный маркиз, кармический маятник может забросить человечка и подальше… А самообман для такого рода особей — естественное состояние. Может длиться вечность. Но какая фантазия, какое самолюбование, доходящее до мазохизма! Куда вы его на самом деле посадили?»

— Прошу прощения, монсеньор, в виду хронической нехватки места для блуждающих в нижних мирах духов пришлось поместить его в пустую бочку из-под бренди! В хорошо известном вам погребе. В Лейпциге. Но он упорно продолжает думать, что он в Москве! В путинской Москве 2018 года! Это что-то невероятное, фантасмагорическое. Он ведь целый мир создал для себя. Только для того, чтобы сыграть там какую-то трагическую роль! Может, попробовать ему еще раз объяснить, что он, где он, когда очнется?

— Он вам не поверит. Решит, что вы — тюремщик или следователь… ну или по крайней мере — привидение или галлюцинация несчастного узника. Он ведь со смертью не смирился и изо всех сил старается походить на живого человека, а люди, как вы знаете, для всего, что не понимают, придумывают особые словечки. И щедро бросаются ими направо и налево. И строят ужасно забавные рожи при этом. Особенно ученые и политики.

— Да, да… Вот ведь умора — привидением является на самом деле он, а не я. Стоит вам только дунуть в воздух, и он испарится и вся его вселенная вместе с ним.

— Вы, дорогой маркиз, всегда были склонны к преувеличению. Разумеется я могу превратить господина Сомну в пар… вместе с воображенным им городом… да, в пар, в то, чем он по сути и имеет честь быть… Но я не сделаю этого. Зачем уничтожать безделушку, которой так приятно забавляться? К тому же, он, возможно, сможет нам помочь. Иногда комар может спасти слона. Кстати, как это у них там называется, ага, папка, Красная папка, все еще у него? Или осталась в этом кошмарном номере постсоветской гостиницы?

— Что вы, что вы, по его версии папку у него забрали вызванные им самим из небытия сотрудники ФСБ или Национальной гвардии… для меня вся эта нечисть на одно лицо. Не беспокойтесь, монсеньор, я постараюсь сделать все, что в моих силах.

— Вот и прекрасно, папка не должна попасть в чужие руки… слишком важные сведения в ней содержатся. Целиком полагаюсь в этом деле на вашу настойчивость и деликатность. Попробуйте уговорить его. Или обманите… Обещайте ему, что… вы сами знаете. Извините, но мне пора на совет. Там уже поди зреет бунт.

— Бунт? Против вас? Шутите…

Говорящие замолкли, шум прибоя стих.

Я шел по улице неизвестного мне города. Шагал по проезжей части, по растрескавшемуся асфальту. С красной папкой под мышкой. Через несколько минут меня догнал автомобиль. Я поднял руку. Оказалось, это такси. Необычная машина — на гусеничном ходу. И шофер в ней сидел необычный — бывший канцлер Германии Гельмут Коль. Умерший недавно в преклонном возрасте. Ему никак нельзя было дать больше шестидесяти. Энергичный, решительный человек. В идеально выглаженном костюме и никелированных очках.

— Куда поедем, господин Сомна?

— Вы прекрасно знаете, куда, господин канцлер. На переаттестацию личного состава. Каждый год мучают.

— Где она состоится на этот раз?

— Заседание комиссии состоится в Лувре. В Большой Башне.

— Ее же разрушили еще пятьсот лет назад!

— Разве это им помешает?

— Через полчаса будем на месте. Пристегните ремень, нас может слегка потрясти. Ничего не поделаешь, турбулентности в континууме. Папочку не хотите на сидение положить…

Проговорив это, канцлер вдруг преобразился, стал другим человеком. За рулем сидел теперь обаятельный мужчина лет сорока в роскошном сиреневом кафтане. С напудренным белым лицом. Завитой его парик источал приторные ароматы. Он остановил машину, повернулся ко мне, многозначительно посмотрел на папку и веско произнес: «Разрешите представиться. Донасьен Альфонс Франсуа…»

Я узнал его баритон.

— Не понимаю, маркиз, зачем вы устроили этот маскарад, потревожили покойного канцлера?