Холли Борн - Все места, где я плакала

Все мое тело рвалось от боли, как будто каждый мускул все туже и туже сжимали в комок. Я не могла дышать. Икала и всхлипывала, но, конечно же, никто не подошел ко мне, чтобы спросить, все ли в порядке. Еще бы, ведь гораздо проще игнорировать плачущую в углу истеричку.

Я закрываю глаза, сидя на той же самой платформе, и чувствую солнце на ресницах. В мой последний визит сюда я была разбитой. Думала, что это конец всего, что мой мир рухнул. Когда пришла электричка, я еле смогла встать, чтобы зайти внутрь. Естественно, тут же написала тебе, наплевав на гордость. Я сообщила, что знаю обо всем. Что видела тебя с ней. Ругала тебя последними словами, а Иден – еще сильнее.

Ведь мы всегда делаем виноватыми девушек, а не парней. Ты ответил, что я сумасшедшая. Сказал, что никогда не любил меня по-настоящему.

Ты рассказал всему колледжу о том, какая я психованная истеричка. Честно говоря, я действительно немного психанула в тот момент. Заявилась к тебе домой, кричала, плакала, рыдала, спрашивала, что же сделала не так, и почему ты так поступил со мной, и «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, забери меня обратно и прости за то, что просто была собой и любила тебя без памяти».

Ты смотрел на меня с холодным презрением и говорил, что я выгляжу жалко и неудивительно, что он влюбился в Иден.

Это не любовь.

У нас была не любовь, Риз.

Вот что я поняла. Вновь сделав те же шаги, прислушавшись к себе, пройдя по своей дороге скорби, признав, что мне нужна помощь.

Это совсем не любовь.

Это насилие.

Насилие.

– Но он никогда не бил меня, – сказала я Джоан, когда она впервые вытащила это ужасное слово из коробки и повесила мне на шею. – Он ни разу не ударил меня, не пытался задушить или как-то угрожать…

Я долго не могла привыкнуть к этому слову, ощутить его своим. Насилие – это когда тебя бьют и держат за горло. Насилие – это когда ты прячешься в углу, боясь нового удара. Насилие – это сломанные ребра, синяк под глазом и попытки притвориться, что ты сама упала с лестницы. У нас с тобой такого не было, правда, Риз?

Джоан лишь улыбнулась и достала пачку салфеток, а затем объяснила мне пару непростых вещей.

Насилие бывает не только физическим, но и психологическим. Насилие – это когда ты вынуждена ходить на цыпочках вокруг человека, которого должна любить. Насилие – это лишить тебя друзей, даже если это кажется твоей собственной идеей. Насилие – это чувствовать, что сходишь с ума.

Насилие – это громкие слова и обещания любви, которые ничем не подкреплены. Насилие – это секс, во время которого тебе некомфортно. Еще это называется изнасилованием – вот новое слово, к которому мне тоже потребовалось привыкнуть. Насилие – это намеренное унижение. Когда во всем виновата ты, а не он.

– Это то же самое, как если бы он тебя ударил, – объяснила Джоан, доставая еще одну салфетку. – Травма есть травма. Твои тело и мозг не различают психологическое и физическое насилие. Они реагируют на атаку. Атаку, которой ты не заслужила, Амели. Никто этого не заслуживает.

Спустя месяцы визитов к психологу я поняла и приняла, что ты причинил мне вред. Для этого понадобились долгие часы терапии, сотни миль и море слез.

Ты причинил мне вред.

Это с тобой что-то не так, а не со мной.

Мне просто не повезло, как и любой другой девушке, попавшей в твои сети.

Но я смогла вырваться, сбежать, начать жизнь заново.

День и правда очень жаркий. Асфальт почти плавится, лед мгновенно тает в моем приторно сладком кофе, все вокруг обмахиваются самодельными веерами. На моей залитой солнцем скамейке нет никого. Я чувствую, как обгорел и стал чесаться кончик носа. Надо бы переместиться в тень, но прежде – еще две вещи, которые нужно сделать.

Психолог по имени Сэнди, к которой меня направили, научила меня одному приему. Дистанцироваться от тебя и моих чувств к тебе, от всего, что с тобой связано. Мы делали практику в ее кабинете. Она просила меня расслабиться и повторяла этот прием до тех пор, пока я не переставала трястись и всхлипывать от мыслей о том, что ты со мной сделал.

– Представь, что ты в кинотеатре, – говорила Сэнди. – В зале никого. Здесь темно, тепло и безопасно.

Я закрываю глаза, сидя на скамейке, на той самой платформе, где когда-то плакала. Душный зной отступает, солнце меркнет. Я вижу перед собой пустой экран кинотеатра. В зале темно, и фильм скоро начнется. Лондон где-то очень далеко.

– Теперь представь то время, когда ты чувствовала себя в безопасности, по-настоящему в безопасности, – продолжала Сэнди. – Это и будет началом фильма.