Дэвид Левитан - Записная книжка Дэша и Лили

Значит, это еще не все.

– Что еще? – спросила я, по-настоящему испугавшись.

– Дед собирается сделать предложение Глэмме. Во Флориде.

Глэмма – как ей нравится, чтобы ее называли, – дедушкина подруга. Это из-за нее он уехал на Рождество во Флориду.

– Ее зовут Мэйбл! – воскликнула я. – Никогда не буду звать ее Глэммой!

– Зови ее как хочешь. Но, возможно, она станет женой деда. И когда это случится, он, скорее всего, переедет во Флориду.

– Я не верю тебе.

Лэнгстон сел, чтобы я могла видеть его лицо. Даже простуженный, он выглядел трогательно искренним.

– Поверь.

– Но почему мне никто об этом не рассказал?

– Все оберегают тебя. Не хотят волновать прежде времени.

Так родилась Визгля. Оттого, что все меня оберегают.

– Идите на хрен с вашим обереганием! – заорала я, показав брату средний палец.

– Лили! – поразился Лэнгстон. – Это так не похоже на тебя.

– А что на меня похоже?

Я метнулась обратно в дом, рыкнула на бедного старину Ворчуна, вылизывавшего лапы после завтрака, и промчалась по лестнице вниз, в свою комнату. В моей квартире, в моем городе – Манхэттене.

– Никакого Фиджи. Ни за что, – бормотала я, одеваясь.

Думать о свалившейся на меня катастрофе не было ни сил, ни желания. Все это чересчур для меня.

Как здорово, что у меня теперь есть записная книжка, которой можно довериться. Я стала строчить в ней ответ, как только заняла скамейку на станции метро «Астор-Плейс». Времени было достаточно, поскольку поезд номер шесть, идущий в сторону Мидтауна, как всегда придется ждать целую вечность. Ручка летала по листу. Меня подстегивало осознание того, что мои излитые на бумагу мысли прочтет Бука и, возможно, не останется к ним равнодушен.

«Что я хочу на Рождество? Верить.

Верить в то, что при любых обстоятельствах все равно есть основания для надежды. Пока я пишу это, рядом с моей скамейкой, прямо на полу, под грязным одеялом спит бездомный. Я сижу на станции «Астор-Плейс», по ту сторону рельсов от меня находится деловой центр Манхэттена, мне виден вход в «Кмарт». К чему я это? К тому, что, когда начала писать тебе ответ, заметила бездомного и побежала в «Кмарт» купить ему большую упаковку «сникерсов». Я сунула ее бродяге под одеяло и, разглядев его, огорчилась еще сильнее. Он грязный, неприятно пахнет, стоптал обувь до дыр. Шоколадки погоды не сделают. Его проблемы «сникерсами» не решить. Порой я не понимаю, как ко всему этому относиться и все это воспринимать. Здесь, в Нью-Йорке, мы видим столько великолепия и блеска – особенно в это время года, – но тут же, рядом, видим и море страдания. На платформе никто не обращает внимания на этого мужчину, словно его не существует. Не понимаю, как это возможно? Мне хочется верить, что с моей стороны не безумие – надеяться, что когда бездомный проснется, социальный работник отведет его в приют, где он сможет принять теплый душ, поесть и поспать, и что потом ему найдут работу, жилье и…

Вот видишь? Я надеюсь на что-то – или кого-то – когда, возможно, все безнадежно. Мне сложно понять, во что стоит верить, а во что – не стоит. Сегодня я узнала много нового – того, что мне совсем не нравится. И тем не менее, вопреки всему, я продолжаю надеяться.

Надеяться, что не наступит глобальное потепление. Надеяться, что не останется бездомных. Надеяться, что больше не будет страданий. Мне хочется верить, что мои надежды не напрасны.

Эти мои надежды можно назвать великодушными (неплохое словарное словечко, да?), но они абстрактные. На самом же деле, – и мне хочется верить, что это не делает меня плохим человеком, – мои глубоко потаенные надежды очень эгоистичны.

Мне хочется верить, что в этом мире есть тот единственный, кто существует только для меня. И что я существую для него одного.

Помнишь, как во «Фрэнни и Зуи» (уверена, ты читал эту вещь и она тебе понравилась, учитывая то, где ты нашел записную книжку в «Стрэнде») Фрэнни – девчонка из пятидесятых – пытается постичь смысл жизни через молитву, но у нее это не получается и она впадает в глубокий душевный кризис? И хотя ни Зуи, ни мама не понимают чувств Фрэнни, мне кажется, я ее понимаю. Будь я Фрэнни, меня бы тоже сводила с ума мысль, что достичь душевного просветления можно, но мой разум пока не может постичь, как. (В общем, я бы не отказалась побывать на месте Фрэнни. Мне и ее чудесная винтажная одежда по вкусу. Чего не могу сказать о ее йельском бойфренде Лейне – по мне, так он болван, хоть все и в восторге от него. Я бы предпочла встречаться с кем-то более… эм… «мудреным».) Так вот, в конце книги, где Зуи звонит Фрэнни, притворившись их братом Бадди, и пытается приободрить сестру, есть строчка, в которой автор говорит об идущей к телефону Фрэнни, что она «с каждым шагом становится юнее». Потому что ее душа постепенно обретает покой. У нее все будет хорошо. Во всяком случае, я поняла концовку именно так.