Богуслав Когут - Калина

Он никогда еще не был в суде и не ожидал такого церемониала, ему показалось странным, что каждый, кто принимается судить чужие грехи именем бога или именем закона, надевает мантию или сутану, ксендз в исповедальне и представители гражданского правосудия тоже, разница лишь в том, что ксендз вершит суд втайне, люди могут смотреть, но ничего не слышат, не знают, в чем дело, и это, безусловно, разумнее — судить и назначать наказание без свидетелей. Свидетелей Феликс в зале суда не обнаружил: ни того, что ходил по лесу в тирольской шляпе, ни его товарищей, он удивился, не зная, что свидетелей вызывают по одному, по очереди, испугался, что из-за отсутствия свидетелей суд не состоится. Но суд начался, и Феликс слушал рассказ прокурора о своем преступном облике; по словам прокурора, он, вместо того чтобы заниматься хозяйством и добиваться высоких урожаев, что является первейшей обязанностью любого крестьянина, занимался браконьерством и наносил таким образом народному хозяйству двойной ущерб, во-первых, истребляя дичь и, во-вторых, запуская хозяйство. Действительно, скоро уборка, после смерти отца и его ареста жене приходится одной управляться, он бы не запустил хозяйство, если б его здесь не держали, пусть его выпустят — уж он им докажет. Надо бы перебить прокурора, прервать его проповедь и высказать им все это, но Феликс молчал, так как не принадлежал к людям, которые говорят, когда их не спрашивают, он ждал своей очереди, сначала спокойно, равнодушно, больше думая об уборке урожая, чем о словах прокурора, — ему за это платят, вот он и болтает, много и громко, рассказывает отчасти то, что было в действительности, а отчасти собственные выдумки, пусть с ним спорит адвокат, а не Феликс, ему тоже за это платят, но только не казенными деньгами. Адвокат заверил его, что если даже его приговорят к тюремному заключению, то суд удовлетворит просьбу об отсрочке и отпустит Феликса домой на время уборочной страды, государство ведь заинтересовано в том, чтобы урожай не пропал. Феликс верил адвокату и спокойно думал об уборке.

Ввели первого свидетеля, того, в тирольской шляпе, но здесь он выглядел совсем иначе, вырядился, словно орден получать пришел, галстук бабочкой, в нагрудном кармане белый платочек, манжеты белоснежные, профессия — журналист, судимостей нет, что, впрочем, видно сразу, обещает говорить только правду.

И говорит, что только собственная выдержка спасла его от смерти, подсудимый целился в него из боевой винтовки, но он крикнул, позвал товарищей и подсудимый испугался, передумал его убивать. Есть ли вопросы к свидетелю? Да, у Феликса есть вопрос:

— Почему свидетель застрелил мою собаку и ничего не говорит об этом?

— Вопрос снимается.

— То есть как снимается?..

— Подсудимый, я призываю вас к порядку.

— Гражданин судья, но я хочу что-то сказать.

— Говорите.

— Я не целился в него, в свидетеля то есть, это он в меня целился, а я отступал.

— Но с ружьем, наведенным на него? Не так ли?

Феликс Туланец посмотрел на стол, где лежали вещественные доказательства — пружинный нож и гильзы, наморщил лоб и, казалось, потерял дар речи.

— Ну, отвечайте.

— У меня не было никакого ружья. Неужели этот нож — по-вашему, оружие?

Теперь дар речи потерял судья, он взглянул вопросительно на прокурора, на заседателей, наконец, на защитника, но тот выглядел, словно чем-то подавился; в зале зашептались, все смотрели на Феликса с большим любопытством, и это придало ему храбрости.

— Как так, подсудимый? Значит, у вас не было винтовки типа «маузер» с обрезанным прикладом?

— Не было. — Он вызывающе глянул на свидетеля, который так хвастал своей выдержкой, а теперь был совершенно ошарашен, беспомощно пожимал плечами, словно давая всем понять, что ничего не понимает; вот дурак.

— У меня не было ружья, эти господа все выдумали, ведь если б у меня было ружье, я бы его не проглотил, оно бы лежало здесь на столе.

— Сейчас, сейчас. Во время следствия вы говорили другое.

— Говорил.

— Значит, вы говорили неправду?

— Неправду.

— Почему?

— Меня заставили.

— Кто?

— Следователь.

— Каким образом?

— Ну, он все твердил, что, если я не признаюсь, будет еще хуже. И адвокат то же самое повторял.

— И вы не подстрелили кабана?

— Нет.

— А кто подстрелил?

— Не знаю. Может быть, эти господа. У них не было разрешения на отстрел кабанов, сезон на кабанов еще не начинался, но они стреляли, а потом увидели свидетеля и придумали всю эту хреновину.