Богуслав Когут - Калина

Чеслав, бледный и непохожий на себя, поправляет на шее повязку, делает шаг вперед.

— Это не меняет сути дела.

— Ты прав, — говорит Бартек, — ты прав. — И за эту его уверенность, за эту странную покорность Кароль готов его ненавидеть.

— Пойдешь под суд. — Это Чеслав, который побледнел еще больше.

— Только через мой труп! — Петер становится между ними. — Только через мой труп. — И машет пустым рукавом перед бледным лицом Чеслава.

— Спокойно, Петер, — говорит Кароль повелительно.

— Не успокоюсь. Я… Я…

— Защищайте его, — взрывается Чеслав, — защищайте заместителя Блеска. Одному он друг закадычный, другому брат, потом сын, возлюбленный…

— Заткнись, щенок! — орет Петер и топает ногами.

— А ты, Петер, видал того врача, который не доехал до дому, — говорит Чеслав, — ты видел наших, зарубленных людьми Блеска, ты видел…

— Мальчишка! Щенок! Что ты видел? Два раза пук-пук. Подумаешь, какое дело, и уже герой, судья, черт побери. Мы с капитаном…

— Зачем ссориться? — говорит Магда спокойно, почти равнодушно.

— Кто по ту сторону с оружием в руках, а не с кропилом и псалтырем, кто там, тот наш враг, смертельный враг, будь он хоть мой брат, а в прошлом герой.

— Это даже логично, — говорит Ксаверия и смотрит на Бартека ледяным взглядом.

Кароль хорошо знает этот взгляд, она обижена на Бартека, до глубины души обижена за то, что он разрушил ее легенду о нем, ее благоговейное почитание, что он все-таки не погиб, как ее жених, уланский поручик.

— Пани Ксаверия, — говорит Кароль, — я прошу вас, уведите маму. Мама, мы должны здесь сами разобраться, это мужское дело. Магда, пожалуйста, прошу тебя, очень прошу.

Магда молча берет мать за руку.

— Пани Ксаверия, — говорит Кароль, — я прошу вас, не выходите из дому ни под каким видом, я сообщу в школу, сам сообщу.

— Бартек, — шепчет мать, голос ее срывается, — Бартек, Бартек, Бартек…

Бартек выпустил из рук свою рыжую бороду, пошел за матерью, обнял ее, казалось, она согнется, сломается под тяжестью этой дважды простреленной руки, такая она была хрупкая и маленькая, поцеловал ее в макушку, в тонкий покров редких, пепельно-седых волос.

— Прости меня, мама!

Кароль смотрел на эту сцену без раздражения, он уже был к ней подготовлен. Он был готов ко многим неожиданностям.

— Слушай, — сказал он Чеславу, — ты, Бартек, можешь не слушать, это к тебе не относится. Значит, Магда думает, что я отдам его под суд, он тоже так думает. Мать думает, что я буду его прятать и ты так думаешь. Петер ничего не думает, он знает одно — только через его труп. Магда полагает, что я поступлю так, как она думает, что я устраню соперника, этот живой упрек, что я буду защищать собственное гнездышко, как поступает любой самец, в том числе и человек, не перебивай меня, вы потом будете говорить; итак, она думает, что я буду защищать свои законные права, законные и моральные права на это гнездышко, словом, буду отстаивать свое личное счастье, которого, впрочем, не отнимал ни у кого вероломно, следовательно, тем яростней его буду защищать этим самым простым, но наиболее надежным оружием. Гнездышко плюс карьера — есть за что бороться любыми способами, так она думает, Магда, и уже заранее осудила меня за это, причем, если бы я сделал наоборот, она бы также меня осудила из тех же самых побуждений, по тем же самым мотивам, только вывернутым наизнанку. И это, впрочем, понятно. Она его любит, не перебивай, Бартек, она его любит, а поскольку он в положении, из которого нет и не может быть благополучного выхода, она не приемлет никакого шага, касающегося Бартека, никакого решения.

Он, Бартек, думает, что я немедленно отдам его под суд из чувства долга и вместе с тем из боязни совершить преступление, ведь невелика разница между чувством долга и страхом нарушить закон, он думает, что я отдам его под суд, руководствуясь партийной дисциплиной и партийным долгом, воздав им должное, и одновременно умою руки, как Понтий Пилат. Вдобавок сделаю это из патриотизма, от чрезмерной сознательности, из всего того, что бурлит в тебе, Чеслав, когда ты говоришь о заклятых врагах. Итак, он думает подобным образом и ненавидит меня, не перебивай, Бартек, если я действительно ошибаюсь, ты опровергнешь меня потом. Он меня ненавидит, и это вполне понятно, в его положении невозможно не питать ненависти к Пилатам, а то, что кто-то не Пилат, ему и невдомек; ему, пожалуй, не очень-то приходилось выбирать в жизни, и понятие ответственности для него не имеет практического значения, он еще не имел возможности проверить это на практике, всегда, почти всегда он находился в ситуации полупринудительной, и поэтому все, что он напридумал, мне вполне понятно.