Тимоте де Фомбель - Принц без королевства

Эккенер сел напротив своего друга.

— Ты читаешь по-немецки, доктор Эскироль?

Тот опустил газету.

— Нет, я смотрел вот на это.

Он показал фотографию рейхсканцлера Гитлера с ребенком на руках. Эккенер даже не взглянул на нее. Он горячо пожал Эскиролю руку.

— Сколько лет прошло? — спросил Эккенер, выпуская облако сигарного дыма.

— Два года, не меньше.

— Где сейчас господин Пюппе?

— На Лазурном Берегу, работает над своим загаром.

Эккенер подозвал официанта. Они заказали горячий шоколад и молча посмотрели друг на друга сквозь дымовую завесу.

— Мне всегда становится страшно, когда ты просишь о встрече, — сказал Эккенер.

Эскироль улыбнулся.

— Есть новости о Зефиро? — спросил командир.

— Абсолютно никаких.

Эккенер всегда беспокоился о Зефиро.

— Тогда что?

— А ничего, — сказал Эскироль. — Париж в порядке. Пациенты тоже. Я лечу премьер-министра, и он передает тебе привет.

— Очень любезно с его стороны, — недоверчиво протянул Эккенер.

— Я просто хочу попросить тебя о маленькой услуге.

Командир Эккенер раздавил в пепельнице свою сигару. Каждый раз речь шла о какой-нибудь «маленькой» услуге. Им принесли шоколад. Взбитые сливки клубились над краями чашек.

— Я сейчас готовлю к поездке одного пациента, — сказал Эскироль.

Эккенер молча смотрел на друга.

— Его должен принять на лечение мой коллега за границей. В Америке. Этот пациент не переносит морских путешествий.

— Сочувствую.

— Это очень большой человек.

Эккенер не понимал, что это значит. Он как-то разбил нос одному «большому человеку», который вздумал тайком курить на «Графе Цеппелине».

— «Большой» в каком смысле? — спросил командир. — Не пролезает в дверь?

Эскироль попробовал шоколад и сказал:

— Мне бы хотелось, чтобы он полетел на твоем «Гинденбурге».

— Когда?

— Первым же рейсом в Нью-Йорк.

— Сейчас туда рейсов нет.

— А когда будут?

— Третьего мая. Вылет из Франкфурта.

— Тогда он подождет до третьего мая.

— Ты же говорил, что он серьезно болен.

— Его болезнь подождет.

Не спуская глаз с друга, Эскироль облизал палец, измазанный шоколадом.

— Я знаю, что у тебя появилась новая четырехместная каюта с окном, — сказал Эскироль. — Этого господина сопровождают двое, и он хочет, чтобы они были рядом.

— А он не хочет, чтобы я тоже был рядом — в его ванной комнате? В нижнем белье?

— Нет.

— Ну что ж, очень кстати. Меня даже не будет на борту.

— Как так? — воскликнул Эскироль.

Эккенер старательно намазал булочку маслом.

— Я как раз уеду в Австрию. Командовать дирижаблем будет Макс Прусс.

Доктор Эскироль уселся поглубже в кресло.

— Этот господин Вальп, которого я лечу, — сказал он, — мечтает пожать тебе руку.

— Прости?

— Он не поднимется на борт, пока не пожмет тебе руку.

— Ты шутишь?

— Нет.

— В таком случае надеюсь, он не заразен.

С решительным видом Эккенер протянул Эскиролю нож для масла и обнажил правое запястье.

— Режь. Потом отдашь ему, пусть пожмет.

— Брось шутить, командир. Дело и вправду очень серьезное.

— Вот это меня и беспокоит. Если дело серьезное, то, боюсь, я не смогу тебе помочь.

И Эккенер замолчал, глядя на друга.

Доктор чуть отодвинулся от него вместе с креслом и сказал:

— Я видел фотографии с ваших Олимпийских игр.

Хуго Эккенер помешивал ложечкой шоколад. Эскироль продолжал:

— Сто тысяч зрителей на стадионе дружно, как один человек, вскидывают руки, приветствуя дирижабль… Это был пик твоей славы, разве нет?

В августе 1936 года Олимпийские игры в Берлине стали триумфом Гитлера и дирижабля «Гинденбург». Цеппелин, украшенный нацистскими символами, пролетел над стотысячной толпой.

— Замолчи, Эскироль.

— Почему я должен молчать?

— Гитлер хотел, чтобы дирижабль носил его имя…

— «Адольф» — очень подходящее имя для дирижабля.

— Я не разрешил. Но надо было как-то смягчить отказ. Знал бы ты, как я ненавидел тогда эту власть!

— Смягчить отказ! — ухмыльнулся Эскироль.

— Перестань. Ты все прекрасно понимаешь.

— Нет, не понимаю. Я прошу тебя всего лишь пожать руку этому человеку. Я заплачу за него и за его друзей. И за свою каюту тоже.

— За свою?

— Я буду жить в ней с Жозефом Пюппе.

Эккенер изумленно уставился на Эскироля.

— Он тоже болен? Прямо эпидемия какая-то.

— Он никогда не был в Нью-Йорке. Я покажу ему город.

— Очень мило.

Эккенер вздохнул. Что затеяли его друзья? Он побарабанил пальцами по столу. Эскироль огляделся по сторонам. В кафе по-прежнему никого не было. Две официантки обедали недалеко от входа.