Леонид Юзефович - Филэллин [litres]

Птолемей III был убит сыном, будущим Птолемеем IV. Впоследствии убийца решил отделаться еще и от матери, жены, дяди и младшего брата, и если эти преступления не совершились, то не из-за пробуждения совести в том, кто их замышлял. Двое следующих по порядку Птолемеев истребили немало членов своей фамилии, правда, не самых близких, что неизменно ставилось им в заслугу, зато Птолемей VIII завладел престолом, убив малолетнего племянника. Его мать вступила в брак с убийцей сына, чтобы поскорее забыть материнское горе. Она утешилась, забеременев и родив другого мальчика, но предусмотрительный отец велел убить и собственное дитя, после чего развелся с его матерью и женился на племяннице. Рожденный ею сын уцелел только потому, что явился на свет после смерти отца. Вдовствующая царица-мать возвела его на трон как Птолемея IX, но раскаялась в своем альтруизме и захотела править сама. Попытка расправиться с сыном оказалась неудачной, он сам ее убил, но Птолемею X повезло меньше – он был убит родной матерью. Она возвела на трон другого сына, Птолемея XI, и в благодарность была им задушена. Птолемей XII, женившись на своей мачехе, избавился от нее с той же легкостью, с какой Птолемей XIII прикончил родную дочь. При всём том им поклонялись, приносили жертвы их статуям и уповали на этих дето-, жено- и матереубийц как на единственных защитников в том жестоком мире, где человеку больше не на кого надеяться.

Не в пример циничным эллинам, простодушные туземцы искренне видели в Птолемеях богов, но это не мешало им верить прорицаниям египетских жрецов, чьи божества вынужденно уступили первенство обитателям Олимпа. Униженные служители Осириса и Исиды ненавидели северных пришельцев и отводили душу в пророчествах о близком конце того мира, где их не пускают дальше передней. Они возвещали, что Александрия обречена неминуемой гибели, одна ее половина будет поглощена морем, другая – болотами, из которых она вышла, и на ее месте лишь рыбаки станут сушить свои сети.

Она действительно исчезла с лица земли, оставив нам предостережение, до сих пор не разгаданное. Лишь недавно мне открылось, что великий город, по прихоти царственного гения восставший на диком морском берегу, среди болот дельты Нила, прорезанный каналами, расчерченный по ранжиру, чтобы подняться из топей на костях своих строителей, – это прообраз Санкт-Петербурга. Сходство не исчерпывается обстоятельствами их появления на свет; в предсказанной им гибели тоже виден таинственный замысел Творца, порождающего двойников с тем же упорством, с каким полководец в сражении шлет свежих бойцов на смену павшим, если те погибли, не выполнив стоявшей перед ними задачи.

Это был жестокий развратный город, вместилище всех пороков, и при всём том – обитель богов. Они жили в нем на границе красоты и страха смерти, где всегда селятся боги, и ушли из него вместе с Птолемеями. Плутарх рассказывает, что в ночь перед смертью Клеопатры, накануне того дня, когда легионы Октавиана Августа вступили в Александрию, горожан разбудили звуки дивной музыки. Люди бросились к окнам и никого не увидели; улицы были темны, пустынны, а музыка продолжала звучать. Невидимый оркестр, минуя квартал за кварталом, медленно шел по затихшему городу – мимо гробницы Александра, в которой он лежал с еще не отломанным носом, мимо Мусейона и Серапиума, царских дворцов и садов. Это Дионис со свитой последним из эллинских богов покидал Александрию, наутро обреченную стать добычей Рима. Скрытые от человеческих глаз нимфы, сатиры, вакханки прошли по ней, прощаясь; музыка смолкла в районе гавани. Я представляю, как люди отходят от окон, зевают, справляют нужду, растапливают очаги или ложатся досыпать, еще не понимая смысла случившегося, и у меня сжимается сердце. Нет ничего печальнее этой уходящей во тьму, сливающейся с плеском волн и криками чаек ночной музыки мира, которому завтра предстоит исчезнуть навеки”.

Я перевернул последний лист и увидел на обороте две записи, сделанные рукой государя.

Первая: “Не дай Бог, однажды ночью наши дети или внуки услышат такую музыку где-нибудь в Миллионной или на Гороховой, подойдут к окнам и не увидят музыкантов”.

Вторая: “Избежать велений судьбы… Возможно ли это? Существует ли в мире эта сила, которую греки олицетворили в образе Сераписа?”

Греки с их легкомыслием, которое они выдают за фатализм, об Ибрагим-паше думать не думали, а у меня он не шел из головы. Я воспользовался случаем побывать в Александрии, чтобы оценить реальность исходящей оттуда угрозы. Регулярный полк под моей командой так и не создан, хотя мне обещали это еще в прошлом году, а тут подвернулось далматинское судно, идущее из Навплиона в Александрию и обратно с каким-то секретным грузом в больших ящиках. Запрет курить на палубе укрепил меня в подозрении, что это порох, на английский кредит закупленный нашим правительством где-то в Европе и выгодно перепроданный нашим врагам-египтянам. Я выдал себя за туриста, и капитан за умеренную плату принял меня на борт единственным пассажиром. Попутный ветер быстро домчал нас до Александрии.