Леонид Юзефович - Филэллин [litres]

После свадьбы золовки на дворе стали тарелки мыть, а я пошутить решила, говорю: “У вас в дому тарелки, что ли, моют?”

Они удивились: “А у вас что с ими делают?”

“У нас, – говорю, – грязные выбрасывают и новые покупают”.

Взяла одну да и бросила через ограду на улицу.

Ну, муж мне потом показал, как тарелками-то раскидываться. Мы с ним четыре года прожили. Он по субботам, как зенки нальет, учил меня чем ни попадя, оттого я девочку родила мертвенькую и еще одно дитя выкинула. Если я с вами весела бывала, так это против прежней моей веселости капля в море. Без вас и того не было бы.

Отец, когда еще вольную не получил, отдал меня в гвоздарню. Я там с другими девками обучилась мелкие гвозди делать, лубяные и однотесные, за это брата моего от рекрутчины отставили. При муже дома была, а сейчас в кузнечной мастерской другую работу работаю – ветхие железные лопаты переделываем на ковшички. Живу с деньгами, и еще Матвей Максимович пять рублей прислал. Из его присылки лоскутов накупила, нашила пелен и снесла в воспитательный дом, хотя младенцы там и без меня горя не знают. Пусть у вас за них душа не болит. Сигов прежних надзирательниц разогнал, набрал новых. Младенцы с ними сыты, молоко пьют от тирольской коровы – из тех, что осенью пришли к нам в заводы в один день с майором Чихачевым.

Обо мне тоже не беспокойтесь. Такой здоровущей кобыле что сделается? Феденька при бабке накормлен, ухожен, а лопаты ветхие сегодня есть, завтра нет. В неделю по два, по три дня дома сижу, по вам скучаю.

Город ваш висит на стене, как при вас было. Все ваши пожитки, что у меня остались, в контору забрали, только трость я спрятала и про эту картину сказала, что моя. Рябов не поверил, а я в раму вцепилась, не отдаю. Ну, он и плюнул.

Под горой с крепостью маленькие человечки нарисованы – кто гуляет, кто козу гонит или с кувшином по воду идет. Феденька полюбил их разглядывать, а я радуюсь, что у меня такой мальчик хороший. Не в отца пошел.

Перед тем, как вас арестовали, вы ему с вечера мастерили пушку-мортирку, сушеным горохом стрелять. Один крючочек у вас никак не прилаживался, вы тогда Феденьку приобняли, говорите: “Ты вот что, брат, ступай-ка ты спать. Я сейчас всё доделаю и под подушку тебе подсуну. Утром проснешься, подымешь ее, глядь – мортирка. Ох, настреляешься!” Он лег, а вам этот крючочек ладить лень стало, потянули меня в постель. Хотели с утра встать пораньше и всё сделать, а Платонов с солдатами и с Рябовым утром-то и пожаловали. Феденька вас ждет не дождется, а про меня и говорить нечего.

Как-то девочкой отец взял меня с собой в Верхотурье, на ярмарку. Идем между рядами, он к упряжи приценивается, а я под ноги себе смотрю, как в таких местах все дети делают – мечтаю денежку найти оброненную или еще что-нибудь хорошее. Вокруг народ толпится, скот гонят, крик, стук. Я от отца не отхожу, боюсь потеряться. Вдруг вижу, мышка бежит. Махонькая, серенькая. Не полевка. Такие в домах живут или в лабазах. Видать, из норки вылезла и заблудилась, со страху забежала в ряды. Я тихонечко так посвистела в ее сторону, и она мало что в базарном шуме мой свист расслышала, а еще и поняла, умничка, что это к ней обращаются. Остановилась, мордочкой завертела, увидела меня и бусинками своими прямо в глаза мне смотрит.

Я это к тому, что, когда вы ко мне только на квартиру встали, ничего между нами еще не было, шла мимо Казенного двора, где тоже лавки, народ толчется, и вас увидала со спины. Вижу, идете с Сидоркой Ванюковым, о котором говорили, что лучший ваш ученик, о чем-то с ним разговариваете, а я, дура, сама не знаю, для чего, шепотом назвала вас по имени. До вас шагов двадцать было, если не более, вы моего шепота никак услышать не могли, но отчего-то встревожились, стали по сторонам глазами водить, приметили меня и улыбнулись. Я эту вашу улыбку до смерти не забуду. Она и теперь мне сердце греет.

В огороде копаюсь, а мысли скачут: от мышки – к кошке. Вспомнила, как вы Феденьке загадку загадывали про кошку с семерыми котятами. Хозяин для них в заборе у земли восемь дырок в ряд прорезал, чтобы им со двора и на двор ходить свободно: большая дырка для кошки, поменьше – для старшего котенка, и так по порядку. Для седьмого, младшенького, самая маленькая дырочка.

Спрашиваете у Феденьки: “Правильно хозяин сделал?”

Он говорит: “Правильно”.

Не смекнул, глупенький, что за мамкой все котята в одну дырку пролезут. Я и сама не сразу умом дошла.

А вы мне сказали: “Так-то оно так, только всякому живому существу хочется в свою дырочку лазить”.