Леонид Юзефович - Филэллин [litres]

Здесь темнеет сразу после захода солнца. Когда дым рассеялся, высоко над собой воины ислама увидели серебряный полумесяц рядом с единственной, еще по вечернему бледной звездочкой. Тонкий, обращенный рогами вверх, а не вбок, как в странах севера, лунный серп прорезался в вышине так внезапно, будто гром орудий разрушил стены его темницы. Он явился перед нами как юный принц, с которого спало заклятье.

Вновь наступила тишина, невероятная при таком скоплении людей. Даже у меня волнением перехватило горло. Затем из семнадцати тысяч глоток вырвался вопль ликования.

“Аллах благословляет наш поход!” – с ханжеским удовлетворением сказал стоявший рядом француз-артиллерист, и я ощутил удушающий прилив ненависти к нему.

Поговорить с Мосцепановым я не успел и тайну его не узнал. Не думаю, что она имеет отношение к тому, о чем ты писала, да мне сейчас и не до нее. На днях с фельдъегерской почтой поступило решение Государственного Совета об удалении меня от должности. Причина не объясняется, но ее легко вывести из того, что на мое место государь утвердил бывшего столоначальника в Военном министерстве и давнего аракчеевского клиента Кирилла Тюфяева. Нового места мне не предложили и не предложат. На неделе выезжаю в Петербург, оттуда – домой, в Ригу.

Помимо ненависти Змея к тебе, на судьбе моей отразилось разочарование государя в Библейском обществе. Его отделение в Перми создано было при моем деятельном участии, мы начали перелагать Евангелие на коми-зырянский язык, но при нынешних веяниях это вряд ли будет поставлено мне в заслугу. У нас все дружно сделались ревнителями старины, как раньше горой стояли за реформу, и нападают даже на русский перевод Священного Писания: почему, мол, “верую в единого Бога” – непонятно, а “верю в одного Бога” – понятно? Эту плоскую шутку я слышал десятки раз. Она похожа на пароль, по которому узнаю́т своих. Я к ним не принадлежу.

Ох, рано я радовался! Барона Криднера прогнали, упал на нас новый губернатор, Тюфяев Кирилл Яковлевич. При нем вдруг оказалось, что дело мое не кончено производством. Снова в суд водят под караулом, вопросных пунктов наклепали – на пяти листах не вмещаются. Ко всему в придачу припутали кляузу бывшего моего ученика Сидорки Ванюкова. Самый способный у меня был ученик, я в нем души не чаял. Выучил на свою голову. Сигов его застращал или рублем подмазал, а уж он, гаденыш, расстарался, сочинил прежалостную историю, как осенью пошел в лес по грибы, там я будто его подкараулил, заманил в Горелую Падь, за шиханы, и принудил к содомскому греху – да так, что он потом месяц с кровью серил.

Читая, слезами обольешься. Куда Карамзину! Он, ербондер те пуп , талант, не зря я его риторике учил. Настрочил целую повесть, в какой день было, в котором часу, при какой погоде, сколько красноголовиков и обабков у него корзине лежало, когда мы повстречались. А ведь как любил меня! От любви подарил мне свое сокровище – грецкий орех в красной бумажке.

Обличением неправды душа моя очистилась, но с чистой душой в Пермской губернии честно не проживешь. Тут кого из чиновных ни возьми, у всех за пазухой медвежьи лапы – простым людям глаза отводить: мол, медведь шалит, а мы ни при чем. Судейские на эту лапу от Сигова хабар брали, чтобы меня засудить, а сейчас им это и самим понадобилось. При новой метле для них лучше, чтобы старый мусор под ногами не валялся. Видя, куда дело заворачивает, я решил пролезть к ним в добрые и завел разговор о моей тайне, что готов ее раскрыть, – но они и слушать не захотели. Им не тайна моя нужна, им нужно поскорее меня в Сибирь упечь, не то новый губернатор спросит с них, за какие преступления лицо дворянского звания полгода в остроге продержали и на гауптвахте пятый месяц держат.

Опять меня со двора не выпускают и переписки лишили. Одно это письмо согласился снести на почту старый знакомец, майор Чихачев. Его командировали сюда из Екатеринбурга с ротой Верхнеуральского горного батальона, а то в Перми солдат мало, при государе в караулы ходить будет некому. Он, добрая душа, по секрету шепнул мне, что нынче осенью государь император Александр Павлович собрался на Урал и сколько-то дней пробудет в Перми проездом из Оренбурга в Москву.

Знаю, ты ногами болен, но другого брата у тебя нет. Сам же потом казнить себя станешь, коли не подашь ему помощи. Сделай милость, составь прошение на высочайшее имя и приезжай с ним в Пермь. Опиши все гонения на меня, а в конце прибавь, что я, дворянин-воин, пожертвовавший своим здоровьем на поле чести, намерен открыть его императорскому величеству особенную важную тайну, могущую способствовать торжеству креста над полумесяцем.