Моасир Скляр - Кентавр в саду

И вот я совершил первую сделку: продал пока небольшую партию марокканских фосфатов. Коммерсант, купивший у меня товар, солидный немец, рассчитался наличными.

Успех вдохновил меня. Я буквально воскрес. От избытка счастья заказал рамку для одной из банкнот. И пригласил Титу в ресторан. Именно тогда на одной тихой улице мы обнаружили маленький домик, украшенный в мавританском стиле – тунисский ресторан «Сад наслаждений». Жаль, не марокканский, сказала Тита, но это почти одно и то же.

Около дома был и дворик с пальмами, и фонтан – чудесное место. Официант, закутанный в бурнус, проводил нас к столику во дворе и предложил меню. Мы выбирали блюда, смеясь над странными названиями. А когда официант отошел с заказом, я сжал между ладонями маленькую тонкую руку Титы и тихо спросил, не хочет ли она выйти за меня замуж. Она улыбнулась: Гедали, что на тебя нашло сегодня? Тогда я вынул из кармана обручальное кольцо, купленное днем, и надел ей на палец. И на глазах у нее выступили слезы.

– Это все неважно, Гедали, – пробормотала она. – Главное, что мы вместе.

И все же она была рада и глаз не спускала с кольца. Вспомнила дону Котинью: ах, если бы она была здесь. И она, и женщины из поместья. Имама…

Она замолчала. Я знал, что ей тяжело говорить о матери. Мама? Грубое, равнодушное существо, о котором рассказывала мне дона Котинья, – неужели эта мать так много значила для Титы? Да, значила: мама, стонала Тита во сне, когда ей снились кошмары. Иногда она звала и отца. Отец? Кто был ее отцом? Зека Фагундес? Управляющий? Коренастый молчаливый батрак, который иногда слонялся вокруг дома?

Она вытерла слезы и через силу улыбнулась. Ты с каждым днем хорошеешь, сказал я, и это была правда: она перестала казаться подростком и постепенно превращалась в женщину, в женщину необычайной, странной красоты. Внешне мы были совсем не похожи друг на друга.

Она сделала какое-то движение и задела носком сапога мое колено. Это было как условный знак, наши лошадиные ноги, наши копыта будто просигналили: не забывайте о нас, мы спрятаны, замаскированы, но мы здесь.

Выше стола Гедали и Тита были обыкновенными посетителями симпатичного ресторанчика, они разговаривали о чем-то, их обслуживал любезный официант. Под столом командовали копыта, резвые ноги, готовые в любую минуту пуститься вскачь где угодно, хоть во дворе «Сада наслаждений», но вынужденные ограничиваться жалким квадратным метром, который в эти минуты был в их распоряжении.

По дороге домой мы говорили о свадьбе. С гражданским бракосочетанием все было ясно: естественно, для него нам следовало выправить документы, мои уже были готовы, ведь я регистрировал предприятие. У Титы оставался только тот фальшивый паспорт, который достал нам марокканский доктор, чтобы мы могли сесть в самолет.

Что касается религиозной церемонии, тут все несколько сложнее, объяснил я, тщательно обдумывая каждое слово, ведь тебе придется принять иудаизм. Она протестовала, говорила, что не хочет становиться еврейкой, что она не принадлежит ни к какому вероисповеданию, и даже забыла те молитвы, которым ее научила дона Котинья. Но я сказал, что мои родители примут ее по-настоящему, только если она станет еврейкой. Это многое упростит, говорил я, да и не составит никакого труда.

Хорошо, сказала она, раздеваясь, и что же мне надо делать? Я начал объяснять ей процедуру обращения, но вдруг, как раз когда собирался рассказать о ритуальном омовении, о микве, увидев ее обнаженной, подумал: как же она войдет в микву так, чтобы другие женщины не увидели ее лошадиных ног?

Ладно, предоставь это мне, я что-нибудь придумаю, сказал я.

И придумал: договорился с раввином, который собирался уехать из страны из-за разногласий с общиной. Он дал Тите несколько уроков – за огромные деньги – и перед отъездом выписал официальное свидетельство о ее обращении.

Поженились мы в Порту-Алегри. Присутствовали только мои родные и друзья моих родителей, но праздник получился славный. Тита была так хороша в свадебном платье – бывшем платье Деборы, доходившем ей до пят, так что сапоги не были видны. (Мать и сестры хотели помочь ей одеться. Она отказалась: постеснялась своих лошадиных ног. У меня на родине, сказала она, принято, чтобы невеста одевалась сама. Мать обиженно пожала плечами. Делай, как знаешь, сказала она, и все трое вышли из комнаты, где одевалась Тита. Но после свадьбы мама все же обняла ее, расцеловала и призналась, что поначалу ей не хотелось, чтобы Тита жила с ее сыном. Теперь – другое дело, сказала она, теперь все – как положено, я уверена, что вы будете счастливы.)