Юрий Щекочихин - Армия жизни

Лебедев.Ребенок… Семнадцать лет. А ты тут же к директору — жаловаться! Представь себя на его месте: у парня такой возраст, сколько там всего внутри, а здесь мать, самый близкий человек, бежит за помощью. Куда! В школу! Ну и что ты этим добилась? Ну? Да если он сам что-то для себя не решит, то никто его ничего решить не заставит!

Мать.И куда же, по-твоему, мне надо было бежать?

Лебедев.Да никуда! Никуда! Только в него надо входить — больше некуда!

Мать.Вот бы и вошел! А теперь я виновата? Я, да? Может, ты раньше бы об этом думал? Тогда, когда я с ним одна осталась? Что молчишь? Давай, давай… Я — твой слушатель, ты — мое радио. Ну, говори, говори…

Лебедев (смотрит на часы). Московское время двадцать два часа семь минут… Извини. Ты, наверное, права. Ну, друзья у него какие-нибудь есть? Давай к друзьям его поедем.

Мать.Не знаю. Наверное, есть.

Они сидели на скамейке молча, не глядя друг на друга.

Терехов стоял, отвернувшись от Кати, зажав лицо руками.

Катя.Терехов! Что ты молчишь?.. Скажи что-нибудь!

Терехов (резко повернувшись). А теперь — уходи!.. Что ты здесь стоишь?! Я тебе все сказал, ты все услышала. Ну и что дальше? Больше мы с тобой никогда не увидимся. Уж это-то я могу тебе гарантировать! С самого начала все было глупо. Ты? И я? Два мира, две системы. Через год вспомнишь — смеяться будешь!

Катя.Ну, еще что скажешь?

Терехов.Ты со мной как с живым разговариваешь. Благодарю. Катя.Дурак ты, вот ты кто. Есть хочешь? Пойдем поедим.

Терехов.Иди поешь. (Снова отвернулся.)

Катя (прислонилась к нему). Терехов. Ну! (И вдруг рухнула на колени, прижалась к его ногам, заплакала.) Ты почему не звонил? Ты что, не мог позвонить? Только одно слово: «жив». Дурак! Куски подбирал в пельменных. А если бы заболел? Если бы умер?! Ты думаешь, я жила бы, да?

Терехов (погладил ее по голове). Катька, птица…

Катя.Терехов! Не делай так больше, не делай. Все, что угодно — только не так. Терехов!

Терехов.Ну встань, вставь… Встань же! (Рывком поднимает ее.) Ты что, не видишь, с кем ты говоришь? Меня же нет, нет. Я даже лица твоего и то не вижу. Ты что, не понимаешь, что я болен?

Катя.Я понимаю, Терехов! Я все понимаю! Ты же сильный! Сильный, умный, добрый человек!

Терехов.Да не болтай ты! Ненавижу, когда болтают. Вот здесь уже ваша болтовня сидит.

Катя.Я не болтаю… Ты — сильный, умный и добрый человек. Я никогда таких не встречала в жизни и никогда таких не встречу…

Терехов.Ну, как тебе объяснить! Еще час, два — и подохну как собака. Прямо здесь, возле забора.

Катя.Опять, Терехов?

Терехов.Что «опять»… Не «опять», а все! Все!.. Это — не (морщится) нравственность. Это — физиология. Ты видишь, что у меня с руками. Ты посмотри на мое лицо. Ты видишь, что стало с моим лицом? (После паузы.) Спаси меня!

Катя.Я спасу тебя.

Терехов.Нет, ты не поняла. Ты что, не понимаешь?! Детский сад! Прости меня, прости… Но это — в последний раз! Одна доза — и все, я вырываюсь. Я знаю, как это бывает со мной. И утром — я другой человек, совсем другой. Мы поедем с тобой к морю. Я знаю одно место.

Катя.Терехов, только не это, не это.

Терехов.Да «это», «это»…

Катя.Нет, Терехов, нет.

Терехов.Ты сказала, что когда я умру, то умрешь и ты. Тогда умирай сейчас.

Катя (растерянно). Но у меня же ничего нет…

Терехов.Да?.. Это ерунда. Помнишь, я показывал тебе дом на Большой Почтовой?.. Ну, помнишь же?

Катя.Помню…

Терехов.Идешь туда. Третий подъезд, четвертый этаж. Семнадцатая квартира. Его зовут Боб. Так и называй его, Боб.

Катя.Терехов, у меня с собой три рубля. Больше ничего нет. Я тогда заеду к матери.

Терехов.Ты что, не понимаешь? Это же Боб. «Три рубля», «матери». Ты входишь, говоришь, что от меня. И он тебе дает. Запомнила? Семнадцатая квартира.

Катя.Он же тебя ищет?

Терехов.При чем здесь «ищет»! Да умираю я. Ты что, не видишь? Ну, придумай же что-нибудь. Ты же красивая девочка, замечательная девочка… Извини. Не понимаешь, да? (Закрывает лицо руками.) Оставь меня. Забудь!.. Все забудется! Я — это перегар, который не выдыхается! Уходи!

Катя.Вон скамейка. Там ты сядешь. Я уйду, потом приду.