Денис Драгунский - Третье лицо [калибрятина]

– Уплотняем! – сказал Васька. – Семья Трофименко!

Он сам не назвался, но Ермолаев откуда-то точно знал, как его зовут, и обратился к нему по имени-отчеству:

– Василий Никитич, а мне куда?

– Да вон в угол койку сдвинь, всего делов. Они, Трофименки, тихие, и мальчонка у них тихий. Не журись, писатель.

* * *

Ермолаев сидел на своей койке, поджав колени. Трофименки спали, почти не храпя. Мальчонка ихний тоже дрыхнул на сундучке. Не страшно.

Ермолаев взял карандаш и написал на обоях:

« Подмораживало. Кочки вдоль тропки промерзли и закаменели. Бурая прошлогодняя трава топырилась сквозь снег, как щетина на покойнике…»

– Тьфу! – сказал Ермолаев. – Сквозьснегкак. Зьснгк. Не годится.

* * *

Встал, подошел к столу, открыл ноутбук. Пока ноутбук выходил из спящего режима, подошел к окну.

Там внизу, как всегда, стояли машины у тротуара, в том числе и его собственная. Но убитый все еще лежал посреди проезжей части. Собака породы бигль вылизывала кровь из-под его простреленной головы.

Хозяйка собаки, дамочка в пуховой куртке, стояла на тротуаре, уткнувшись в айфон.

Ни при чем

органы разберутся!

Жил-был в городе Хабаровске мальчик семнадцати лет. Впрочем, может быть, дело было в Воронеже. Или в Вологде. Не так важно.

Мальчик учился в десятом классе. Он был в комсомоле, ходил на все митинги и демонстрации, кричал «ура» товарищу Сталину и вместе со всеми требовал расстрелять троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев, как бешеных собак. Он даже сам нарисовал такой плакатик и поднимал его над головой. Было фото в городской комсомольской газете, он сохранил этот номер, спрятал в папке, где лежали его документы – свидетельство о рождении, аттестат за восьмой класс и две похвальные грамоты.

Это было в 1937 году.

Но вот в 1938-м его арестовали. Вместе с половиной класса. Ему вменили участие в антисоветской террористической организации с целью убийства товарища Сталина. Подельниками были ребята, с которыми он учился все школьные годы. Предложили написать всю правду о преступной деятельности всей их подпольной организации. Конечно, немного побили. Выбили три зуба и сломали ребро; чепуха, если по большому счету.

Мальчик был в некоторой растерянности. Он точно знал сам про себя, что он лично ни в какой террористической организации не состоял. Он также ничего не слышал и не подозревал антисоветского о своих товарищах. Все это был какой-то бред. Но, с другой стороны, если он ничего не знал – значит ли это, что ничего не было? Вдруг они конспирировались? Да, но почему тогда его тоже арестовали? Ответ: либо по ошибке, либо – скорее всего – по ложному доносу! Эти враги народа решили его утопить, из мести, ненависти, из бессильной ярости, черт их знает.

Поэтому мальчик начал писать письмо товарищу Сталину. Оно, как положено, начиналось словами о «чудовищной ошибке в результате клеветнического доноса» и должно было закончиться клятвой в верности, в желании отдать родине и партии свою кровь по капле.

Но мальчик не успел дописать свое письмо.

На пороге камеры показались вохр и следователь.

– Этот – на выход, – брезгливо сказал чекист. – Юраков, отведи!

Мальчик от страха обделался.

– Засранец! – сплюнул чекист. – Юраков, стащи его в мыльню. А потом сам знаешь.

* * *

Дело обстояло так.

Верочка Нисс, дочка второго секретаря обкома ВКП(б), дружила с этим мальчиком, они ходили в кино, и он ей два раза дарил ландыши. Поэтому она вечером сказала папе:

– Пап, Вадьку забрали, ну зачем? Он хороший.

– Тьфу на вас на всех! – сказал усталый Трофим Альбертович Нисс.

– Ну пап! – заныла Верочка.

– Ох, – сказал Трофим Альбертович и позвонил кому надо.

* * *

Поэтому вохр Юраков выдал мальчику полотенце и новые штаны, потом проводил его в цейхгауз, где вернул ему одежду, а далее отвел в кабинет к следователю.

Следователь объявил мальчику об отсутствии события преступления и отобрал подписку о неразглашении.

* * *

Поэтому мальчик до самой своей смерти – а умер он аж в 2009 году, в возрасте восьмидесяти восьми лет – был убежден, что все было в целом правильно и справедливо.

Вот, например, его тоже арестовали. Да-с, при Сталине, представьте себе! Если угодно, в тридцать восьмом году. Арестовали по ошибке, а скорее всего, по ложному доносу.

Но ведь разобрались!

* * *

Потому что объяснить ему никто ничего не мог.