Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

– Ладно.

Следом за мной она возвращается в дом, и мы идем к нише, где стоит стационарный телефон.

– Знаешь, что это такое?

– Конечно. Телефон.

В первую минуту я немного растеряна, но потом соображаю, что мне есть еще чем ее удивить. Я беру трубку и, приложив ее к уху, предлагаю послушать дочери.

– А это что, знаешь?

– Нет. Что это за шум?

– Так называемый тональный сигнал готовности. Это аппарат наземной линии связи, то есть он соединен со стеной проводом, а этот провод соединяет с другими телефонами. Сначала снимаешь трубку и слушаешь, есть ли гудок, то есть убеждаешься, что телефон работает, а потом с помощью этого диска набираешь нужный номер. – В качестве демонстрационного примера я набираю номер своего сотового телефона, и тот начинает звонить в моей руке.

Сара кивает, а затем поворачивается и идет к лестнице.

– Я хочу посмотреть спальни.

Лео уже наверху.

– Мама, ты только посмотри! В этой комнате своя маленькая ванная, и она вся выложена плиткой. Можно это будет моя комната?

– Так не честно! Я еще ее не видела! – возмущается Сара. Она бежит мимо брата в выбранную им спальню.

Я иду следом, не торопясь, потому что четыре из шести спален имеют свои ванные, и все они великолепно облицованы плиткой. Лео выбрал ту, которая, я знала, ему понравится, с вереницей окон, как в капитанской каюте в носовой части судна. Из них видны подъездная аллея и город.

Дети носятся по комнате, открывая выдвижные ящики. Почти все пусты. Гостевые комнаты я еще толком не успела осмотреть. Эта – на вид обшарпанная, с поблекшим орнаментом, окаймляющим сверху стены по всему периметру, и невзрачными шторами. Я достаю из сумки блокнот и кое-что записываю для себя авторучкой, которую купила вчера и зарядила яркими чернилами цвета фуксии. Я всегда отдавала предпочтение оттенкам красного и желтого. Кит любила бирюзовые, фиолетовые и зеленые чернила. Дилан оттачивал технику каллиграфии в китайском стиле ручкой-кисточкой, которую он заправлял самыми черными чернилами, какие удавалось найти. Мне всегда казалось, что серьезные цвета – черный, коричневый – больше в духе Кит, но нет: она выбирала яркие оттенки и перо с тонким кончиком, с помощью которых выработала четкую аккуратную манеру письма. Делая записи по поводу штор и обоев, я с удовольствием отмечаю, что усеченное перо авторучки придает элегантность даже моему небрежному почерку.

– А моя комната какая будет? – спрашивает Сара. – Где буду спать я?

– Идем со мной. – Я убираю блокнот с ручкой в сумку и веду ее через холл в комнату, похожую на остальные. Стены тусклые, отвратительного грязно-желтого цвета, книжные полки прогнулись, но это все поправимо. Сара сразу выделяет главное достоинство комнаты – трио иллюминаторов, выходящих на море. Она подбегает к ним и встает на цыпочки, выглядывая на улицу. По обеим сторонам от иллюминаторов два окна, открывающихся наружу. Я решительно отворяю одно из них, впуская в помещение природу.

– Послушай, – говорю я, прикладывая ладонь к уху.

– Я люблю слушать океан, – улыбается она. – Так лучше спится.

У меня щемит сердце. Мы всегда так говорили: женщины Бьянки могут спать только под шум океана. На мгновение меня охватывает неизбывная печаль: Сара даже знать никогда не будет, что она – одна из Бьянки.

– Знаю. – Мне удается придать голосу жизнерадостность. – Потому я и подумала, что тебе здесь должно понравиться.

– Спасибо, мама. – Она обнимает меня за пояс.

– Ну что, пойдем смотреть оранжерею?

– Мари, дорогая, – окликает Саймон, – спустись, пожалуйста.

Я беру Сару за руку, и мы идем вниз. В парадном холле стоит женщина с видеокамерой на плече, и с ней еще одна, телерепортер – с прической, в пиджаке.

Едва мы с Сарой появляемся на лестнице, камера, мигая красным огоньком, начинает нас снимать.

– Что здесь происходит?

Саймон, чрезвычайно довольный собой, представляет мне женщин.

– Ханна Гортон, Ивонна Партридж. Новозеландское телевидение. Они хотят сделать о нас репортаж.

Сердце в груди сжимается так сильно, что мне кажется, оно вот-вот лопнет.

– Очень рада, – здороваюсь я, подходя к ним. Мы обмениваемся рукопожатиями. Потом я поворачиваюсь к Саймону. – Можно тебя на минутку?

– Конечно. – Он идет за мной в буфетную, где мы можем поговорить, не опасаясь, что нас услышат чужие уши.

– Откуда они взялись?

– Это я их пригласил.

– Почему меня не предупредил? Я сделала бы макияж, соответствующий случаю.