Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

Из коробки с рабочими принадлежностями беру блокнот и, делая снимки, записываю информацию. Платяные шкафы – мечта любой женщины. Огромные, просторные, какие и требуются кинозвезде, чтобы разместить свой гардероб. Куда подевались ее наряды? На другой странице я помечаю, что надо бы изучить историю гибели Вероники и выяснить, как распорядились ее личными вещами. Возможно, сестра актрисы передала их в дар или еще куда-то.

В ванной я обращаю внимание на светильники, на типы лампочек, на цвета плитки, но, в принципе, работа здесь предстоит небольшая. Ванная нетронутая, практически новенькая. Кто-то здесь регулярно убирался, пыль толстым слоем нигде не лежит. Два широких многостворчатых окна выходят на море. Я их открываю, впуская бриз.

Острый запах водорослей и соли навевает еще одно сокровенное воспоминание: мы с Кит сидим на одеяле и перекусываем сэндвичами с тунцом и сладостями «Маленькая Дебби». Все это мама нам с вечера собрала в корзину. Позавтракав хлопьями с молоком, мы взяли корзину со снедью и пришли на берег. Мы часто так делали. Она, наша мама, не любила утро.

В тот день было облачно и прохладно, пахло морем и дождем. Мы были в джинсах и толстовках с капюшонами. Уголек сидел с нами, грыз вынесенный на берег обломок древесины, зажав его между лапами.

– Сегодня понедельник? – спросила Кит.

Я выдернула из сэндвича листик салата.

– А то ты не знаешь. – Ресторан по понедельникам не работал. Родители спали допоздна, и мы давно усвоили, что их лучше не тревожить.

– Но ведь в понедельник мы должны быть в школе?

– В школу не обязательно ходить каждый день. А в детский сад тем более. – Я училась во втором классе, и, кроме обедов и полок с книжками, которые нам разрешали просматривать, в школе меня больше ничто не привлекало. Читать я сама научилась еще до того, как пошла в первый класс, а кому нужна вся остальная дребедень? Мои одноклассницы были чванливыми задаваками, любили кукол, наряды и прочую ерунду. А я любила только книги, Уголька, Кит и океан.

Волосы Кит были заплетены в одну длинную косу, с которой она ходила уже пару дней, и оттого лицо ее обрамляли кудряшки, а на макушке они и вовсе стояли дыбом, будто она сунула палец в розетку. Щеки и нос ее усеивали веснушки, летом заметно темневшие от солнца, а кожа у нее была смуглая, почти такого же оттенка, как деревянные стены ресторана, – густого красновато-коричневого цвета. Многие вообще удивлялись, что мы сестры.

Просто Кит пошла в отца. Унаследовала от него бледно-оливковую кожу, темные волосы, большой рот. Она и высокая была, как он, по росту уже меня догнала, хотя я была старше.

– Но мне нравится ходить в школу, – заявила Кит. – Там узнаешь много интересного.

– Уу? Например?

– Мы проводим опыт с растениями.

– И что делаете?

Кит откусила бутерброд и стала в задумчивости жевать его.

– Мы посадили семена пяти разных растений и теперь наблюдаем, какое из них растет быстрее.

– Ну и чушь.

– А мне нравится. У них у всех разные листочки. Одни круглые, другие – вытянутые. Так интересно.

– Надо же. – Какая СКУКОТА, подумала я, но вслух этого не сказала.

– В школе много чем можно заняться.

– У нас и так тут дел полно!

Кит пожала плечами.

– Так сказала бы маме, что хочешь ходить туда каждый день.

– Она будет ругаться, – произнесла Кит, опуская глаза.

Я пихнула ее по ноге.

– Давай тогда я скажу. Пусть на меня покричит, мне все равно.

– Скажешь?

– Скажу. – Я убрала с лица волосы. – Если хочешь.

Она кивнула, ее зелено-золотистые глаза засияли, как пятаки.

– Я очень, очень хочу ходить в школу.

Десятки лет спустя в Окленде я веду пальцем по облицованному плиткой подоконнику. И лишь с появлением Дилана, а к тому времени прошел целый год, Кит стала ходить в школу каждый день. Это он устроил.

Закончив осмотр спальни, я приступаю к выполнению второй задачи, что наметила на этот день, – прочесываю дом в поисках документов, писем, дневников, всего, что могло бы пролить свет на прошлое Вероники. Спальня, как я уже выяснила, после того, как в ней навели порядок, больше никогда не использовалась. Кабинет мне тоже ничем не помог. В тех комнатах, где жила Хелен, я обнаруживаю стопки журналов (некоторые номера датированы аж 1960-ми) в пластиковых контейнерах, составленных один на другой до самого потолка. Маркером я пишу на них: МУСОР. В стенном шкафу – горы пряжи самых разнообразных видов, цветов и объемов. На своем планшете я помечаю, что нужно сдать ее в благотворительные магазины. Туда же пойдет большинство книг в мягком переплете. В основном это очень старомодные любовные истории и толстые романы об английской аристократии, которые, судя по всему, пользуются популярностью у определенной категории здешних читателей. В Америке я таких книг не видела, хотя романы о гламурной жизни рассчитаны примерно на ту же аудиторию.