Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

Окленд тоже трясет; правда, очаг обычно всегда где-то в другом месте. Зато здесь регулярно предсказывают, что однажды один из вулканов испепелит город, но как раз в это вообще трудно поверить.

То ли дело землетрясения, постоянно напоминающие нам: они способны сотворить что угодно. Земля наконец-то успокаивается, но я по-прежнему льну к пальме, словно пятилетний ребенок.

– Мари! – кричит Саймон, и я слышу топот его бегущих ног. Широкая крепкая ладонь мужа накрывает мою спину, но я все еще не в силах отпустить дерево. Он отцепляет от ствола сначала одну мою руку, затем вторую, и кладет их себе на пояс.

– Все будет хорошо, – говорит Саймон. Типичная новозеландская фраза. – Не волнуйся.

Я вдыхаю свежесть чистого хлопка и запах его кожи. Грудь у него крепкая, как стена, тело – твердыня, спасающая меня, всегда. Сара и Лео тоже внезапно оказываются рядом, трогают меня за руки, гладят по волосам.

– Не бойся, мама. Все будет хорошо.

Окруженная любовью мужа и детей, я перевожу дух, но они меня не торопят.

– Простите, ребятки. Никак не могу привыкнуть. Так глупо.

– Мама, ты не переживай, – говорит Лео.

– Мы все чего-то боимся, – добавляет Сара.

Я фыркаю, глядя на нее поверх своей руки.

– Но не ты.

– Я – нет, но почти все.

От смеха я немного расслабляюсь и, заставив себя выпрямиться, перестаю цепляться за мужа. Целую в головы детей – одну, второго.

– Спасибо. Мне уже лучше.

Рука Саймона задерживается на моей спине.

– Налей себе чаю. А завтрак я сам доготовлю.

Прежде я обычно протестовала, но один психолог как-то объяснил мне, что мое состояние посттравматического стрессового расстройства будет лишь усугубляться, если я стану давить в себе эмоции, которые его спровоцировали. Чтобы побороть этот недуг, я должна их переживать. Поэтому я иду в дом и наливаю себе чашку свежего чая. На экране моей памяти мелькают картины землетрясения, оставившего шрам на моем лице: шум, крики, всюду кровь от раны на моей голове и от раны в животе. Я вспоминаю все.

Я смотрю в свою чашку с чаем и молоком. На поверхности отражается окно кухни – белый прямоугольник с чередой горшков по нижнему краю. Я заставляю себя дышать медленно и ровно. Раз, два три – вдох , раз, два, три – выдох . Дрожь постепенно прекращается. Оживленные голоса детей разглаживают гусиную кожу на руках. Я протяжно вздыхаю, освобождаясь от напряжения.

Саймон, в фартуке с нагрудником, жарит бекон.

– Лучше? – улыбается он мне.

– Да. Спасибо.

Мы спокойно завтракаем. После Саймон сажает детей в машину и, подойдя ко мне, убирает волосы с моего лица. Его серые глаза полнятся тревогой. Ему известно, что я пережила мощное землетрясение, хотя я солгала по поводу того, где оно произошло.

– Устрой себе день отдыха.

– Мы с Гвенет погуляем, а потом я встречаюсь с Роуз в Сапфировом Доме, нужно еще кое-что уточнить.

– Прогулка пойдет тебе на пользу. – Он прижимает ладонь к моей щеке. – Сходите в центр, загляните в кошачье кафе или еще куда.

– Может быть. – Я широко улыбаюсь. – Вообще-то, я уже вполне оправилась.

Саймон целует меня в лоб, прижимаясь губами чуть дольше, чем обычно, потом стискивает меня за плечо.

– Если ты не забыла, сегодня вечером у меня сбор средств в поддержку плавательной программы. Мы с детьми вернемся поздно.

У нас в семье существует своеобразное разделение труда. Я не принимаю участия в его благотворительных мероприятиях, которые, на мой взгляд, бессмысленны – бесконечно долгие часы, поездки туда-сюда, беседы с родителями. Я знаю, что женщины вяжут, читают и еще бог весть что делают, и на важных собраниях я все-таки появляюсь, но Саймону эта деятельность безумно нравится, а мне нет. Зато на мне лежат заботы по дому, стирка, магазины. Саймон все это терпеть не может.

Но о сегодняшнем мероприятии я забыла . Саймон с детьми садится в машину и уезжает, а я машу им вслед, чувствуя, как в горле образуется комок. Для меня они – три самых дорогих человека на свете. Все остальное неважно. Пожалуй, позвоню-ка я своей подруге Нэн, спрошу, не хочет ли она поужинать со мной где-нибудь в центре.

Хороший план.

С Гвенет я познакомилась на пароме. Я тогда была беременна Лео, жара выводила меня из себя, я устала отмечать Рождество летом, и теперь, ожидая собственного потомства, я вдруг затосковала по своей семье. Я скучала по отцу, что само по себе было странно, ведь столько лет прошло. Я невольно представляла своего ребенка с глазами матери и губами сестры. Напомнят ли мне моих родных его руки и смех? Я даже горевала, что мамы не будет рядом, когда родится мое дитя. Но возможно, так бывает со всеми женщинами. Беременность сделала меня излишне эмоциональной, и вообще-то меня это пугало. Я изводила себя всякими ужасами, опасаясь, что страшные напасти могут поразить моего ребенка, которого, хоть он еще и не родился, я безумно люблю.