Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

К нашему удивлению, смена обстановки далась ей сравнительно легко. Кроме того, Кэти и другие подруги Элинор оказались в том же классе, хотя у меня и сложилось впечатление, что на новом месте их компания не стала больше. В первом отзыве классного руководителя говорилось, что Элинор недостаточно активна на уроках и в работе над групповыми проектами, а также испытывает трудности в общении с одноклассниками. В заключительных строках речь шла о том, что она нет-нет да и устроит себе что-то вроде передышки (рядом на полях была нарисована небольшая улыбающаяся рожица). Это они подметили довольно верно и, передавая мне отзыв, ты улыбалась несколько кривоватой улыбкой.

Со временем Элинор стала допоздна засиживаться над домашним заданием – особенно если у нее что-то не получалось. Склонившись над тетрадками, она сосредоточенно грызла кончик шариковой ручки. Иногда пластмасса с хрустом ломалась, отчего ее губы постоянно были испачканы синей пастой. Ни разу я не слышал от нее слов вроде «Ну еще десять минут!» или «Вот только допишу страничку!». Элинор не признавала компромиссов и могла просидеть за уроками до утра, а ведь тогда ей было всего одиннадцать, от силы – двенадцать. Сейчас может показаться странным, почему мы не употребили власть и не прекратили это, но ведь занималась-то она не пустяками, а уроками. А уроки – это ведь важно, да? Ну а если быть откровенным до конца, все дело было, вероятно, в том, что мы просто не умели сказать Элинор «нет».

Тогда я восхищался ее упорством и силой воли – в самом деле восхищался. Я только не мог понять, откуда в ней этот упрямый огонь. Откуда, Мегс?.. Вряд ли от нас, что бы ты там ни думала, особенно в последние годы. Может, это свойство в той или иной степени проявляется у каждого, кто был единственным ребенком в семье? Ведь тот, кто постоянно находится в центре пристального родительского внимания, которое, словно луч лазера, направлено на тебя и только на тебя, волей-неволей начинает и вести себя соответственно. Впрочем, это, пожалуй, слишком простое объяснение, но другого у меня не было. Если мы с тобой и знали что-то о собственной дочери, так это то, что ей неизменно удавалось уклониться от ответов на наши «хитрые» вопросы. Сейчас мне все сильнее кажется, что эта свирепая целеустремленность была частью ее самой и что коренилась она в полной неспособности смириться с любой, даже самой маленькой неудачей, с любым поражением. И если это действительно было так, нам следовало хотя бы попытаться как-то ее сдерживать. Увы, прозрение, как всегда, пришло слишком поздно.

Мне всегда казалось забавным, что другим родителям в классе приходилось тратить огромные усилия, чтобы заставить своих детей делать домашнее задание, тогда как нам, напротив, приходилось идти на самые разные ухищрения, чтобы отвлечь Элли от учебников. Тот велосипед, который мы подарили ей на тринадцатилетие, был в этом смысле гениальным ходом с нашей стороны. В то лето мы втроем каждые выходные отправлялись на велопрогулку к Лугам и ехали по дорожке бок о бок, пока какой-нибудь затянутый в лайкру пижон, мчащийся нам навстречу, не вынуждал нас перестроиться.

В пабе я заказывал нам какие-нибудь прохладительные напитки. До сих пор, Мегс, я словно наяву вижу, как Элли, такая же обаятельная и жизнерадостная, как ты, гоняет соломинкой в бокале оплывшие ледяные кубики, увлеченно рассказывая нам какую-нибудь занимательную школьную историю. Не очень-то она походила на необщительную, замкнутую, стеснительную девочку, о которой шла речь в отзывах классной! Можно было подумать, что мы вырастили двух разных Элинор – одну для дома, а другую для мира за его стенами.

Порой я замечал, что ты внимательно за ней наблюдаешь, и в моей памяти мгновенно оживал тот день, когда ты сказала мне о своей беременности. Тогда я не хотел, чтобы это как-то изменило нас, наши отношения. Я твердил себе, что этого не будет. И знаешь что, Мегс?.. Ты даже не представляешь, как я рад, что ошибся! Пока мы сидели в кафе, ты гладила ногой под столом мою лодыжку, точно следуя перипетиям рассказа Элинор, и я чувствовал, что появление дочери сблизило нас, сделало более внимательными друг к другу, научило чуткости и состраданию. Она объединяла нас, как не могла объединить ни одна вещь в мире, а ничего другого я не хотел.

Иногда по вечерам, когда ты ложилась спать, а я еще проверял студенческие работы или дремал в кресле рядом с установленным в патио обогревателем, Элинор надевала тапочки и выходила ко мне. Ты их помнишь – эти маленькие мохнатые мокасинчики, которые ты купила на какое-то давнее Рождество и которые пылились в шкафу, как давно вышедшие из моды, пока Элинор не обнаружила их и не превратила в удобную домашнюю обувь?