Денис Драгунский - Третье лицо

И если рассуждать совсем абстрактно, с точки зрения древнего римлянина или пришельца с альфы Центавра, Маша была лучше Луизы — деловитой, холодноватой, с жестко уложенной прической. Несравненно лучше.

Ну?

«Но медсестра!!! — в отчаянии шепотом орал Костя Балашов. — Вот ведь нескладуха, вот ведь непёр, вот ведь наказание господне! Ну хоть бы врач! Может, еще выучится? Нет, ей уже поздно. Да и знакомый доктор рассказывал: медсестра и врач — разные профессии. Но не в том дело. А в чем дело? А в том, что у нее все друзья и подруги, весь круг общения — тоже медсёстры или типа того…

Боже, какой ужасный, какой постыдный, какой недостойный снобизм! — самобичевательно думал Костя, но тут же сам себя оправдывал: — А разве я не имею права на снобизм? Я к своему снобизму шел четверть века! Мой отец — рабочий, бригадир на стройке. Мама — счетовод в стройтресте. Я поступил в институт со второго раза, после армии. Учился до красных кругов перед глазами. Диплом, аспирантура, кандидатская, две монографии, докторская — это же мне не с неба упало! Не от папы-мамы. Я это сам себе заработал. Почему же я, доктор наук, профессор, с книгами, с именем, с учениками, должен связывать свою жизнь, давайте уж честно — закат своей жизни — с медсестрой? Пусть она даже раскрасавица, отличный секс, забота и покой… Не хочу!

Мне перед папой покойным стыдно будет! — вдруг вспомнил Костя. Папа, бригадир, член коммунистической партии, орден „Знак Почета“, учил сына: „Не гляди девушке на ножки, не гляди на личико, гляди ей в анкету! Мы из простых, нам тянуться надо! Вверх, понял?“

Конечно, папа был прав. Прежняя жена Кости была профессорская дочка. Вот и он теперь профессор. Продвинутая жена поможет продвинуться. А простенькая — утопит. На простеньких пусть миллиардеры женятся…

Да еще и ребенок! У нее дочке шесть лет! Я только- только стряхнул алименты, даже не совсем, еще год остался сыну доучиваться, а тут на́ тебе — шесть лет девочке. Мне сорок четыре, — дрожал Костя от ярости к своей судьбе. — Значит, еще шестнадцать лет, до своих шестидесяти, я должен буду волочь этого ребенка. Как хорошо! А у девочки еще есть папа, он захочет видеться с дочерью, будет приходить по субботам… А я, значит, буду его встречать, выводить к нему дочку? О боже мой.

А что потом? А вдруг она… — Он мысленно чуть было не сказал „загуляет“, но застыдился, исправился: — Вдруг она, так сказать, полюбит другого? Вот примерно так же, как полюбила меня? И уйдет. Или я ее сам за это прогоню, вот как ее муж сейчас прогнал? И что тогда мне делать? Что бывает после медсестры? Маникюрша? А потом продавщица? Уборщица? Добрая, сильная, красивая, влекущая, с тонким, едва слышным, уютным и надежным запахом тела сквозь все духи и шампуни… И что? Утешаться этим запахом до конца жизни?

Нет, нет, нет! Посылать к черту.

Она вроде бы не беременна. Ну, то есть никаких заявлений не делала».

Но на всякий случай он позвонил Маше. Прямо на работу.

— Можешь говорить?

— Да.

— Прости, я без предисловий. Ты не беременна?

— Что?

— Ну, в смысле, ты случайно не залетела?

— Мы же предохранялись, — сказала она.

— Я не спрашиваю, предохранялись мы или нет, — с бархатным бешенством прошептал Костя. — Я прекрасно помню, что мы с тобой, да, да, да, предохранялись. Я спрашиваю, не беременна ли ты. Случайно, повторяю. Бывает же.

— Нет, — сказала она. — Я не беременна. — И мрачно, даже будто бы с вызовом, добавила: — Хочешь, приеду докажу? Куплю в аптеке тест и сделаю при тебе.

Костя замолчал на полминуты, и все опять перевернулось в нем.

Только что, секунду назад, он окончательно решил, что все. Особенно после этих грубых слов «привезу тест и сделаю». Хамка! Нет, спасибо. Поигрались, и хватит. Привет-пока.

Но вдруг он опять вспомнил ее всю. Плечи и колени, глаза и губы, руки и шепот. Молчал и не знал что сказать.

— Алло! — недовольно спросила Маша. — Алло! Ты куда пропал?

— Тут я, — ответил Костя и перевел дыхание. — Маша…

Он так сказал «Маша», что она совсем по-другому ответила:

— Что?

— Приезжай, правда, — сказал он. — Поскорее.

У нее уже кончалась смена. Она обещала быть через час примерно.

Весь этот час Костя ходил по квартире из комнаты в комнату, а в каждой комнате из угла в угол и убеждал себя, что он принял самое правильное, самое важное в своей жизни решение. Потому что у него было много женщин, а любимая — одна. Маша. Он только за эти полтора месяца это понял! Только в сорок четыре года осознал и только сейчас, сию минуту всем собою почувствовал, что означает это старое, вроде бы заезженное выражение — «любимая женщина».