Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

— Давай веревку, — повторяет женщина.

— Здесь нет никакой веревки, — бормочет мальчик, — я, наверное, не взял ее, — поспешно добавляет он.

— Как не взял! Я сама положила в корзину моток веревки. Послушай, болван, ты потерял ее.

Мальчик хорошо помнит, что, поджидая Анне, он поставил корзину на пол и посмотрел, что в ней. Там была сложенная купальная простыня и больше ничего, и он говорит:

— Уже когда вы дали мне корзину, веревки в ней не было.

— Врешь. Я сама ее туда положила. А ты потерял.

К горлу мальчика подступают слезы, но он стискивает зубы.

— Хорошенькая история, едем плести десятиметровые гирлянды и теряем веревку. Будь добр, разыщи!

Надо идти, думает мальчик и, когда он взбирается на откос и Анне уже не может видеть его, садится на брусничную поляну, и из глаз у него начинают безудержно катиться слезы. Он не может понять, как могла эта женщина поступить так подло и свалить на него свою оплошность. Он знает, что ему никто не поверит. Он боится, что его выгонят со студии.

Мальчику противна сама мысль, что он снова должен вернуться к Анне, но в то же время он понимает, что ему надо быть разумным и каким-то образом добиться расположения женщины, может, тогда Анне вступится за него и, кто знает, вдруг даже удастся обратить эту историю в шутку, ведь смешно же ехать плести гирлянды без веревки, да и с кем в первый день не бывает казусов.

Он вытирает глаза, и внезапно его осеняет: может быть, веревка все-таки была в корзине, только он ее не заметил. Мальчик решает поискать веревку на тропинке, по которой они шли, он внимательно смотрит себе под ноги, в некоторых местах описывает круги, пытаясь вспомнить, где точно они проходили.

Но ничего не находит. Возвращается, вид у него несчастный, и говорит, что, может быть, веревка выпала в автобусе.

— Я проверила, когда мы выходили, — говорит Анне. — Ну да ладно, пусть снимают тогда без гирлянды, — добавляет она с каким-то равнодушным и отсутствующим видом.

Мальчик садится на песок.

— Ну что ты киснешь, раздевайся и загорай, — говорит Анне.

Мальчик послушно раздевается и остается в одних плавках. Женщина разглядывает его, а затем спрашивает:

— Сколько же тебе лет?

— Тринадцать.

— А как ты попал к нам на работу? У тебя что — родители работают на киностудии?

— Нет, через одного папиного знакомого, я точно не знаю, как…

— Ах, вот что… — В протяжном голосе Анне слышится что-то зловещее, и от этого мальчику становится не по себе.

— Жарко, — через какое-то время говорит Анне. — Принеси воды и полей мне на спину.

Мальчик медлит, как-то глупо идти за водой, но он все же идет, зачерпывает ладонями воду и торопится назад, чтобы по пути не расплескать ее. Анне хочется, чтобы он принес еще, и когда он снова выливает на ее покрасневшую спину пригоршню воды, Анне недовольно произносит:

— Ты что, дурачок, все время на одно место льешь. Разотри-ка.

Мальчик опускается на колени, начинает растирать, растирает, возможно, и по сей день, если не стал за это время режиссером.

Он позвонил в дверь длинным звонком, прислушался к шороху шагов, к звуку поворачивающегося в замочной скважине ключа, отряхнул снег с ботинок, вошел в квартиру, улыбнувшись, поздоровался с женой, открыл портфель, вынул из оберточной бумаги книгу д-ра Спока, не сказал жене, где раздобыл, сделал таинственное лицо, решив, что скажет позже; жена легко коснулась пальцами глянцевой обложки книги.

Повесил пальто в шкаф, поискал по комнатам шлепанцы, наконец нашел их под диваном, включил телевизор, посмотрел через дверь, как дочь строит дом из кубиков, заглянул на кухню, где жена, стоя к нему спиной, резала лук, на глазах выступили слезы, у жены тоже на глазах были слезы, когда она повернулась, чтобы подойти к плите.

Сел в кресло, вытянул ноги, поболтал шлепанцами, державшимися на кончиках пальцев, стал разглядывать нос, глаза, губы дикторши, посмотрел на часы — до начала игры оставался еще почти час, встал, прошел к дочери, вместе они принялись строить и ломать дома, башни, стены, мосты; затем их позвали есть, поднял дочь на закорки, и они поскакали на кухню, жена уже сидела за накрытым столом — у нее было равнодушное, замкнутое, бесцветное лицо, как всегда после ссоры.

Надел ребенку нагрудник, сел на свое место, зачерпнул ложкой суп, подул, проглотил, снова зачерпнул, но вызывающее тошноту безразличие к еде заставило его вылить суп обратно в тарелку, и он принялся рассказывать, как ему удалось отхватить дефицитного Спока; жена, которая не один месяц приставала, чтобы он раздобыл книгу, ела суп, не поднимая глаз от тарелки, и ему казалось, что он рассказывает все это исключительно для себя самого… Но тут дочь опрокинула тарелку с супом, пролив его на себя, тарелка упала и разбилась, девочка захныкала; к счастью, суп успел остыть, жена вышла, чтобы принести сухую одежду.