Елена Посвятовская - Важенка. Портрет самозванки

Врачей не унять. Дымовая завеса над столом.

— Самопальные горе-тренеры калечат пацанов. Пять лет назад на чемпионате страны все татами были кровью залиты! Нашим же не объяснить, что карате — система са-мо-за-щи-ты! А не злобное мочилово… Нормально, что запретили.

Только один из них, тщедушный, с куриной ногой вместо шеи, крутил ею по сторонам в ужасе: тише, ребята, тише! Митя потянулся к ней, произнес в самое ухо: стукачей стремается. Дотронулся губами. Взволнованная Важенка улыбалась куда-то себе в бокал, удерживаясь, чтобы тоже не поискать глазами того, кто здесь не для любви, не для лангета и коньяка, а по делу. Переодетый, затесавшийся, опасный.

— Что ты хотел мне сказать у “Рыбы”?

— У какой рыбы?

— Там, где воняло, помнишь?

Парочка уже просто прожигала их взглядом. Митя весело посмотрел на них, приглушил голос:

— Хотел спросить: почему ты вчера заплакала у моста? Когда разводили.

Важенка помолчала.

— Ну, не знаю. Все было так необычно. Ты… Собор, — она медленно развела ладони, изображая пролеты моста. — Знаешь, я очень люблю его. Сто лет мосты не разводила. Его темный силуэт на светлом. Ты набросил на меня куртку. Все вместе. Вот и заплакала. От чувств.

Теперь она говорила отстраненно, почти холодно, не касаясь его, словно старалась так уравновесить этот рискованный ответ. Ведь он ей пока ничего такого. Увидела, как заблестели его глаза. Вино пьет она, а пьянеют оба.

Пегая что-то канючила у мажора. Привалившись сбоку, хлопала ресницами. Голос под девочку. Ее рука под столом была где-то в районе его ширинки. Важенка расслышала только “болтик” и “баиньки”. Мажор расплатился.

— Молодые люди, вы не против? — к ним за столик просился какой-то улыбчивый старичок в беретке.

В его руках подрагивало блюдце с кофейной чашкой.

— Конечно, конечно, — сердечно отозвалась Важенка.

Митя снова наклонился что-то спросить, но старичок опередил его:

— А вы знаете, что именно сюда Пушкин отправил Евгения Онегина на встречу с Кавериным? Да, да, именно в это здание, Невский, 15. Ресторан “Талон”. Ну, это когда “вошел: и пробка в потолок”! — голос его дребезжал, и ложечка тоже дребезжала, когда он нес чашку ко рту.

Они удивленно смотрели на него.

— Здесь жил Кюхля. Пушкин часто тут бывал. О, это очень знаменитый адрес! Здесь арестовали Николая Гумилева. Последнее его пристанище, так сказать. Здесь Грин написал “Алые паруса”, а молодой Шостакович подрабатывал тапером в кинотеатре “Баррикада”. Он тогда назывался “Светлая лента”. Да, да, сидел у края экрана и играл… Правда, недолго. Его уволили, потому что своей игрой он отвлекал зрителей.

Незнакомец захихикал. Важенка слушала с преувеличенным восторгом. Наверное, с этого дня можно начинать отсчет их совместной истории. Ей хотелось обнять старика, врачей, студентов, которые, пересчитав деньги, заказали еще коньяк, официанта Диму, даже швейцара с бородой из спутанной лески.

— Еще раньше Елизавета жила тут во временном Эрмитаже, да-да, прямо здесь, на этом месте… Ждала, пока построят каменное здание у реки. Но… Не дождалась. Скончалась.

Важенка замерла. Секацкий что-то рассказывал ей об этом. Но она почти ничего не помнила.

— Его потом разобрали, да ведь? — почти наобум спросила она.

Боги, ну что вам стоит тогда, давным-давно, разобрать деревянный дворец.

— Совершенно так, — оживился старичок. — осталось три флигеля: тронный зал, кухня и театр…

Рядом врачи разошлись не на шутку. Приходилось вслушиваться и почти кричать в ответ.

— У нас же нельзя говорить “пранаяма”, “медитация”. Ни-ни, наши йоги все шифруются. Дыхательная гимнастика — пожалуйста, эмоциональный настрой, чего там еще, аутогенная тренировка, а никакое не измененное сознание.

— Точно. С нашим сознанием могут работать только специально обученные люди! — Говоривший поднял палец вверх.

За столом врачей грохнули. Старичок внезапно оборвал рассказ. Важенке показалось, что он прислушивается, а его чашка вернулась на блюдце почти бесшумно.

Митя нахмуренно спросил:

— Прошу счет? Идем?

— Он что, стукач, да? Это был он? — Важенка забежала вперед, два приставных шага, заглянула Мите в лицо.

Тот с улыбкой пожал плечами: похоже на то! Задрал подбородок, дернул молнию куртки вверх. Она закусила губу.

— Эй-е-ей! Что такое? — Ей показалось, что он хотел ее обнять.

— Ненавижу, — сказала Важенка ожесточенно. — Как же достали эти сволочи! Надо линять отсюда.