Елена Посвятовская - Важенка. Портрет самозванки

— Вон, видите то окно, — ее скрюченный палец подрагивал. — Оттуда луч. Лазерный луч. Светит прямо в меня.

Анна Арнольдовна взволнованно вытянула из волос коричневый гребень, заново перечесалась им.

— Прямо сейчас? В эту минуту? — в голосе Важенки искрилось веселье.

— Да-а-а, — шепотом крикнула старушка. — Вы тоже его видите?

Важенка шла к Риткиной комнате, надеясь донести до нее смех. В коридорной полутьме чуть не влетела в велик на стене, потом шарахнулась от вешалки, заваленной верхней одеждой, — почудилось оттуда, из самой этой кучи, какое-то шевеление.

На антресолях тускло поблескивал пузатый самоварный бок. Из пролома в дощатом полу тянуло холодом и мышами.

Важенка дернула Риткину дверь.

— А ты знаешь, какая запустилась бы программа, заложенная Странниками, если бы Лева все-таки дотянулся до медальона? Ну, давай, давай! Хотя бы две версии твои. Ну?

— Дурдом на колесиках, — покачала головой Важенка.

Это движение осталось в ней, когда поздним вечером она вышла из их подъезда. Качала головой, улыбалась. Задрав лицо, долго махала милым силуэтам в окне. Потом по пути к метро смеялась и думала: почему бы и нет? Замерла перед темным блеском лужи, заляпанной рябиновыми листиками, нарочно выращивая в себе этот восторг, эту мысль на шатких ножках — с кем еще здесь контактировать, как не с этими прекрасными сумасшедшими?

“…Твой парус оборван, корабль затонул, твой ветер удачи тебя обманул”.

В вагоне, когда душа все еще пела, она увидела напротив узколицую женщину в мятом горчичном пальто, которая все время доставала из сумки связку цветных карандашей, перехваченных канцелярской резинкой, и быстро их обнюхивала со всех сторон, словно хомячок. Убирала в сумку и через минуту доставала снова. Обнюхивала.

Важенка закрыла глаза. Откуда в этом городе столько безумцев? Может быть, он сам их и порождает, сводит с ума? Или, уже спятив, они нарочно стекаются сюда, понимая, что здесь они дома, что они так подходят этому городу, его таинственному духу. Вчера на Невском в котлетной снова дирижировал и пел мужик в беретке и длинной женской кофте, которого знает весь город. Настоящие умалишенные и душевнобольные пришельцы из Риткиных разломов времени: князь Мышкин, Катерина Ивановна, Голядкин, Евгений, так и не устроивший с Парашей смиренный и простой приют, Герман в Обуховской больнице, в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: “Тройка, семерка, дама!..” Бредут, поют, говорят сами с собой, выходят из здешних туманов и берегов, поднимаются из Невы по гранитным ступенькам. Важенку вместе с ее тревогами укачивал в вагоне выпитый вермут. Но уже на грани небытия она вдруг укололась об ужас за себя, за свой собственный разум: как будто этот полусон по соседству с карандашной теткой затягивал ее в Зазеркалье безумных Шляпников. Распахнула глаза, вскочила, перешла в другую часть вагона.

Заговорила оживленно с тощим мальчишкой у дверей:

— “Лесная” же, да? Я проспала. А который час? У меня часы встали.

О врачихе ходили слухи, что она терпеть не могла тех беременных, что состояли на учете, орала на них каждый прием, выискивая чепуховые поводы. А вот тех, кто на аборт, — напротив, привечала, жалела. Вот и сейчас из ее кабинета послышался крик — туда минуту назад без очереди зашла хорошенькая брюнетка с уже довольно большим животом. Без очереди, потому что для беременных сегодня нет приема. Эта девушка сказала, что ей только анализы забрать. Важенка молча кивнула.

Теперь она выскочила в коридор, прикрывая лицо больничной карточкой. Второй рукой девушка осторожно поддерживала живот.

— Беременность предположительно шесть недель. Анализы получим — точнее узнаем срок, — врач быстро писала в карточке. — Беременность планируете оставлять?

— Не планирую, — тихо ответила Важенка.

— Ну вот только не надо, а, — доктор содрала с лица очки и в сердцах швырнула их на карточку. — Как что другое, мы бойкие, а здесь прямо ангел умирающий.

Врачиха только что прооралась, увидев в карточке “Лесной, 65”: у вас своя поликлиника, там и обслуживаетесь! Важенка сидела, не уходила никуда, знала, что та не имеет права ее не принять. Нельзя ей в политеховскую, да и все. Доктор кричать закончила, начала прием, и вот опять. Но остановилась за секунду до срыва — таким серым и далеким было лицо у Важенки.

— Второй курс. Не замужем, — вздохнула прерывисто, снова принялась писать. — Аборт, конечно. Куда тебе еще ребенка, сама как ребенок… В курсе, что первый аборт грозит бесплодием?