Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

Учеба мне давалась легко, все экзамены сдавались в срок. Последний год, шестой курс, я интенсивно работал над кандидатской диссертацией под руководством Натальи Григорьевной Концевой. Государственные экзамены заняли почти два месяца. На каждый из них надо было «прокачать» по 5–7 толстых книг. Сдал я их на «отлично». Диплом опять оказался «красным». Остаться в ординатуре или аспирантуре мне не удалось. Ректор был против. Распределили меня в распоряжение директора Биробиджанского медицинского училища, то есть в тот колледж, который я окончил шестью годами раньше. Круг замкнулся на последующие… десять лет.

Выпускной вечер длился до утра и завершился коллективным загулом и купанием в фонтане на площади Ленина, песнями и клятвами в вечной дружбе! Жертв не было. Теперь мы дипломированные врачи. Прощай, студенчество! В голове много книг, никакого опыта и юношеская решительность. Через несколько месяцев мне стукнет целых 24 года! «Где тут больные? На что жалуетесь?»

Так как экономика страны не могла существовать без принудительного труда, студенты институтов в августе-сентябре не учились, а работали в колхозах, совхозах, ловили и солили рыбу, косили траву, строили. Не участвовали в трудовой повинности только больные и очень «шустрые» — те, у кого были справки-освобождения. Остальные становились бесплатной рабочей силой. Я не относился ни к больным, ни к «шустрым» и поэтому отрабатывал «барщину», как все. Было немало и приятных моментов в таких коллективных переходах из привычной жизни к экстремальной.

В год поступления в институт нас «бросили» на уборку картофеля в село Пузино. Профессию картофелеводов мы освоили быстро. Собирали, грузили и перевозили народное добро из пункта «А» в пункт «Б», то есть с поля в хранилище. Хранилища были плохо оборудованы, и к концу зимы в них сгнивало до 70 % картофеля. Но это была не наша забота. Жили мы в Пузино скромно, но весело.

В последующие годы наш рейтинг, очевидно, повысился, и нас стали «забрасывать» на путину. Путина — это время или сезон массовой миграции рыбы, в течение которого производится ее промышленный лов. Когда начиналась камчатская рыбная путина, лосось из моря шел в реки таким плотным и могучим валом, что в горловине реки воды было меньше, чем рыбы. На лососевой путине я был дважды в районе залива Счастья: на острове Байдуков (1967) и на Петровской косе (1968). В архиве сохранились письма и фотографии, освежившие мою память. Но сначала немного географии.

Залив Счастья расположен между Петровской косой, островом Чкалова и островом Байдукова у юго-западного берега Сахалинского залива Охотского моря. Размер залива — около 30 км в длину и 10 км в ширину. Причалив 29 июня 1850 года к берегу косы, Геннадий Невельской предложил назвать этот залив заливом Счастья. Он основал здесь поселение, названное им Петровским. На побережье расположены населенные пункты Байдуково, Петровская Коса, Власьев и Меньшиково. Остров Байдуков — небольшой остров при входе в Амурский лиман. Его площадь — 4 на 12 км. Близлежащий крупный город находится на материке — это Николаевск-на-Амуре. Петровская коса представляет собой длинный участок суши почти в 10 км длиной и шириной несколько сотен метров. Поселение Петровская Коса — это старый рыбацкий поселок, в котором постоянно проживают один человек и три собаки. Вот в таких местах мы жили и работали, по месяцу в каждом. На путину нас доставляли на пароходе. Однажды попали в шторм, веселились и страдали. Наш маршрут в 1968 году был следующим: Хабаровск — Николаевск-на-Амуре — село Власьево — Петровская коса.

Из моего письма от 21 августа 1968 года: «… когда мы добрались до с. Власьево, нас на лодках перевезли через пролив. Путешествие длилось примерно три часа. Погода на удивление хорошая. Сегодня мы целый день устраивались. Поселились в большой комнате (шесть человек). Спим на топчанах. Получили постель. Есть печка. Сегодня уже питались на кухне. Не в восторге от нее, но лучшего не будет… Прошлись сегодня по косе. На берегу, который омывается Охотским морем, я нашел много любопытных камней (штук 20) и вышлю их посылками. Останется память. Кроме того, здесь много шишек. Ожидал я и лучшей организации дела здесь. Рыба идет, а у них не все еще в порядке. Только завтра или послезавтра рыбаки уйдут к о. Байдуков рыбачить …» (стиль сохранен).

Наша жизнь на путине зависела от успехов рыбаков, а они, в свою очередь, — от погоды и хода рыбы. Были дни и даже неделя, когда мы мучились от безделья. Когда же шла рыба, то работали по 16–18 часов в сутки. Меня распределили в «засольщики». Наша бригада состояла из шести человек. Технология работы была такой: мы получали потрошеную кету (лосось), наполняли ее солью и укладывали в огромный бетонный чан послойно (слой дробленого льда, соли и рыбы). Чан вмещал 20–30 тонн рыбы. Двое из нас набивали рыбу солью, двое — дробили лед (с помощью дробильной машины) и подавали рыбу и лед еще двоим, которые стояли в чане и послойно ее укладывали. В «рыбные дни» мы так обрабатывали примерно по 10 тонн рыбы на человека (то есть заполняли два чана)! Работа была тяжелой. Одеты мы были в резиновые сапоги, комбинезон (брюки и куртка) и матерчатые перчатки. Все быстро становилось мокрым и просоленным. Высохшие брюки можно было поставить «на ноги» — и они стояли. Руки через пару дней опухали и полностью уже не сгибались, маленькие ранки и царапины не заживали из-за соли. Второй этап в работе наступал через две-три недели, когда засоленную рыбу извлекали из чанов, мыли в лотках и закладывали в большие бочки, которые маркировались для отправки за границу. Мы же эту рыбу подвешивали на чердаке барака на неделю, она подсыхала, после чего посылками посылали домой. Она была жирной и малосольной. Такой деликатес в магазинах материка купить было нельзя.