Ольга Гладышева - Оползень

Вот наконец-то зашумела в ветвях и пронзительно крикнула птица.

— Прости-и, — чудилось в ее тоскливом крике.

Сойка, что ли? Смелая, оранжево-серая, она мелькала, перелетая по сучьям сбоку тропы. Наверное, жилье близко…

Сначала показалась сайба — амбарушка на столбах для хранения провесной и мороженой рыбы или ягод. Сейчас она была пустая, от нее наносило гниловатой кислинкой, запахом высохшей древесины. Вскоре обнаружилась и наспех рубленная избушка вольных старателей, выделявшаяся свежими бревнами среди полуосыпавшихся землянок.

Где-то рядом в чаще слышался шум то ли реки, то ли ручья, ставшего рекой, потому что шла об эту пору уже коренная вода, второе водополье от таяния снега в горах. Остро потягивало прохладой. Лошадь, дергая поводья, норовила встать под эту струю свежего воздуха, которая хоть немного сдувала с нее липнущего к бокам и брюху гнуса.

От непрерывного шума воды, мельтешенья прямых стволов, стройно разбегающихся в разные стороны с поляны, кружилась голова, лоб у Каси покрывался влажной испариной.

Старатели толпились возле китайца-разносчика, одетого в штаны и рубаху из синей дабы. В плоском лакированном ящике у него были аккуратно разложены нитки, лимоны, цветные бумажные фонарики, ленты, курительные душистые палочки. Китаец повернулся так, что содержимое ящика было видно подъехавшим всадникам, и, доставая коричневые, туго скрученные пирамидки, забормотал, широко и робко улыбаясь, открывая в улыбке большие желтые зубы:

— Жасмина… землянига… хароший дух будет.

«Кому здесь нужны его палочки?.. Боже мой, какая тоска!» Кася без любопытства наблюдала, как змеится у него по спине длинная коса.

У некоторых старателей висели на шнурках на шее горшки с тлеющей древесной гнилью. Дым вплывал им в бороды, в уши, тревожил слезящиеся красные глаза. Какие-то фантасмагорические фигуры бесшумно топтались по сухому хвойному ковру, устилавшему землю.

«Бедность так же рождает лень, как и богатство: от безнадежности она, от неверия, что можно переменить свою участь», — думал Александр Николаевич, глядя на стоящих без дела у землянок мужиков в рваных азямах, подпоясанных бабьими платками, на их трахомные глаза, уши в болячках, прикрытые неровно обкромсанными волосами. Мужики истово снимали шапки. В ответ Александр Николаевич наклонял голову, делая вид, что тоже собирается приподнять походную шляпу с накомарником.

Завидев его, китаец еще более оживился, порывшись в своем ящике, протянул цыбик чая:

— Алая ванза, атласная, можешь открыть! Высокий чай, высокая фуза!

Это он нахваливал торговый дом, где брал чай для торговли вразнос, уверял, что лучший сорт, потому что ярлык в цыбике окажется напечатан на алом атласе.

— Да верю, верю! Все ходишь? — подавая деньги, улыбнулся ему Александр Николаевич, как знакомому.

— Зачем ходить? Он разъезжает! — раздался чей-то насмешливый голос. — Сам в корню, две ляжки в пристяжке.

— Моя мало-мало ходи, да!

Разносчик принялся кланяться, будто заводной. Ободренный покупкой, он выхватил из-за пазухи платок, встряхнул в маленьком смуглом кулаке: по черному шелку струились белые и желтые драконы.

Александр Николаевич, рассчитываясь за платок (даже не спросил, нравится ли Касе), наклонился с седла к китайцу, о чем-то настойчиво расспрашивая. Тот отрицательно испуганно замотал головой:

— Гизенга? Не знаю! Нету-нету!.. В руках ни разу не держал!..

— А желтую пшеничку держал? — мстительно тихо спросил Александр Николаевич, намекая на контрабандное золото.

— Не нада, не нада, пожалуста! Ничего не знаю!

Китаец отшатнулся с умоляющим выражением лица.

Среди старателей произошло движение, перешептывание. Тут же находились молодой парень Федоров и дед его, которые когда-то еще зимой жаловались управляющему на приказчика.

— Чего это он от китайзы-то хочет? — вслушивался старик.

— Коренчатый товар ищет. Вишь, барыня молодая, а квелая. Кумоха ее кумошит. Чахотка, говорят.

— Ишь, не везет ему, — примиренно вздохнул старик. — Чего же, не продают?

— Куды-ы, нужон он больно! — зло ответил парень. — Продай на сторону, скупщики узнают, голову свернут. Все плантации сосчитаны.

Александр Николаевич спешился. Он и сам уж начал понимать, что не больно-то он тут «нужон» со своим несчастьем. К кому он только ни обращался, всюду встречал отказы, упорные, тихие, откровенно насмешливые. Он очень рассчитывал на гольдов и китайцев, свободно бродивших в этих местах, беспошлинно торгуя. Но гольды отвечали уклончиво, избегали встреч с ним, притворялись, что не понимают языка; китайцы, конечно же потихоньку промышлявшие на чужой земле, не хотели рисковать: весь сбор женьшеня считался у них монополией императора, и даже плуты-скупщики покупали его по унциям, давая за него серебра в десять раз больше веса самого растения. Александра Николаевича в бешенство приводило собственное бессилие, будто бросался он на невидимую стену и встречал пустоту.