Юлия Друнина: Избранные произведения в 2 томах. Т. 2. Стихотворения 1970–1980; Проза 1966–1979

Меня знакомят с высоким человеком в очках. Быстро попрощавшись с дорогими своими друзьями, сажусь в машину депутата. Последнее, что я вижу в Шьяке, – это группу ребят и девушек студенческого вида, несущих одеяла и матрасы.

«Молодые коммунисты», – кивает на них мой новый товарищ и заводит машину.

Только сейчас я поняла, что такое настоящая итальянская езда. Мой депутат гнал свою послушную машину по серпантину скользкой от дождя горной дороги, в темноте, со скоростью не меньше ста сорока километров, не притормаживая на поворотах, не сигналя. Первые десять минут мне было как-то не по себе, но потом я поддалась обаянию этой сумасшедшей езды, этой странной ночи, этого незнакомого сицилийца, в котором после нескольких фраз почувствовала человека своей породы. Метались на ветру тревожные костры беженцев, в черном небе пересекались лучи мощных прожекторов, установленных в Монтеваго и Санта-Нинфа, из-за крутых поворотов летели прямо на нас фары встречных военных машин, шли вдоль обочин солдаты.

Мы проносились через мертвые деревни, где иногда мелькали торопливые фигуры крестьян. Тогда депутат, человек чем-то похожий на отчаянных и великодушных комбатов моей юности, резко тормозил, выскакивал из машины, пожимал руки крестьянам, о чем-то их спрашивал, и снова, как в седло, прыгал на сиденье, и снова начиналась сумасшедшая скачка.

Мы говорили всю дорогу, говорили на какой-то невероятной смеси французского с итальянским. Нам было трудно понимать друг друга в деталях, но в общем все было ясно. Я хорошо знала, что чувствует фронтовик, отпущенный на несколько часов в тыл.

– Я вернулся из ада, из Монтеваго, – медленно, подбирая слова, говорит он, – и вдруг слышу в Шьяке радио: светские и спортивные новости. И вижу красоток на обложках журналов. Вообще-то я не против красоток, но сейчас это оскорбляет…

– Понимаю. Но что поделаешь? Жизнь есть жизнь…

Хорошо мне так говорить – я-то лечу в тыл. А он должен вернуться на фронт.

Вот уже и огни аэродрома.

– Чао, Джулиа!

– Чао, Вакуло!

Долгое рукопожатие, долгий взгляд – я прощаюсь не только с ним, случайным своим попутчиком, – я прощаюсь с Сицилией…

И когда самолет поднялся высоко-высоко – и над горами, и над облаками, над горькими бедами человеческими, вспомнила я сицилийскую легенду о чужестранце, попавшем на странное кладбище. На одной могиле там было написано: «Он жил четыре часа». На другой: «Она жила полчаса». На третьей: «Он жил один день». И так на всех могилах.

– Как это может быть? – спросил чужестранец. – Почему люди у вас живут так мало?

– Люди у нас живут столько же, сколько и в других местах, – ответили ему. – Но здесь, на кладбище написано, не сколько человек существовал, а сколько он жил настоящей полной жизнью. Такая жизнь исчисляется обычно минутами, часами или, в лучшем случае – днями…

Так вот, мне, должно быть, повезло. В моей жизни было несколько настоящих дней. Например, на войне. И еще – три дня в Сицилии.

1968

В этот день повесили пятерых декабристов и свершили обряд некой казни над остальными.

Вулкан.

Героиня одноименной сказки Андерсена.

Гора возле старого Крыма.

Л. Кривощеков. Идут по войне девчата. Алма-Ата, «Жязуты», 1964, с. 139.

Основываясь на собственном штатском опыте, я была убеждена, что Слава Владимировна не знает, что такое самоходка, потому называла ее танком.