Юлия Друнина - Избранные произведения в 2 томах. Т. 2. Стихотворения 1970–1980; Проза 1966–1979

К Монтеваго подъезжаем уже в полной темноте.

Но лагерь освещен двумя мощными прожекторами. И мечется на ветру пламя костров. И то и дело раздается металлический голос громкоговорителя: «Каждый, чувствующий себя нездоровым, должен обратиться в медицинский пункт». Потом вдруг слышу: «Помпео Колоянни хочет говорить с мэром товарищем Барриле». Призыв повторяется несколько раз.

Появляется Помпео со своим сыном, пареньком 16-ти лет. Мальчик жалуется, что его поставили на «легкую работу» – удостоверять личности пострадавших, откопанных в развалинах… «Другие, знаете, как работают, а я…»

Молодежь действительно не жалеет себя. Та самая молодежь, которой так доставалось от взрослых то за твисты, то за слишком длинные волосы, то за слишком короткие юбки…

Врачи жалуются, что появилось много больных. И на неорганизованность – завалили теплыми вещами, а совсем нет молока и сахара.

Мы возвращаемся в Палермо по дороге, освещенной кострами. Около каждого костра останавливаемся, и Лаура тщательно записывает, что кому нужно: у нее уже появилась возможность реально помочь людям, возможность, которой не было еще два дня тому назад. В дни великого горя народного итальянцы доказали, что у них золотые сердца – добровольные пожертвования лились воистину неиссякаемым потоком.

Когда мы, полумертвые от усталости, возвратились в Палермо, большинство жителей, опасаясь новых толчков, уже спало в машинах или возле костров. Друзья проводили меня в отель – солидное многоэтажное здание; я отказалась от ужина, поднялась на лифте на четвертый этаж, вошла в свой номер и бухнулась в постель, не раздеваясь, – столько же из-за трусости, сколько и из-за усталости. Последней моей мыслью было: «Жаль, что не засекла, в какой стороне лестница. Прыгать из окошка высоковато».

Ночь прошла спокойно. А день начался с огорчения. В Санта-Нинфа, куда Помпео привез нас, чтобы проверить, построен ли уже дом для детей, я остолбенела при виде сотен буханок хлеба, сваленного прямо в грязь.

Да что же это такое? Ведь я знала, как тяжело с продовольствием в других лагерях. Только вчера нам жаловались, что кое-где карабинеры и солдаты голодают, не видят хлеба…

Лаура беспомощно пожимала плечами, Франко искал наилучшую точку для того, чтобы сфотографировать эти хлебные горы, а Помпео убежал искать кого-то и вернулся такой сердитый, что я не стала ни о чем его расспрашивать.

А дом для детей был почти готов – добровольцы работали не за страх, а за совесть.

Потом мы закусывали в машине одной из этих злосчастных буханок, подобранной в Санта-Нинфа, потому что Помпео забыл дома пакет с едой.

Мы хотели проехать в Монтеваго, но нас туда не пустили – карантин, началась эпидемия скарлатины…

Мы долго крутились по горным дорогам, пока не очутились на берегу моря, в Шьяке – городе, почти не тронутом землетрясением. Там, в шикарном отеле, местные власти временно разместили беженцев. Громадный вестибюль был набит ими, как наши вокзалы времен войны. Люди сидели на мешках и просто на голом полу, всюду ползали, плакали и смеялись дети. Я разговорилась с одной беженкой – матерью четверых детей. Трое суток она просидела в вестибюле, а вот сегодня получила комнату. Но это временная мера. А что будет дальше? Газеты пишут, что восемьдесят тысяч человек остались без крова. Единственное, что пока может сделать правительство, это молниеносно, даже без фотокарточки, оформить паспорта всем, выразившим желание эмигрировать за границу. Но что будут делать за границей люди без гроша в кармане? Просить милостыню?..

А между тем прибыла группа новых беженцев из Менфи. Они говорят, что сегодня там снова были толчки…

Подходит какой-то товарищ и говорит, что нас зовет Помпео Колоянни. Мы с Лаурой долго идем вверх по лестнице, потом входим в небольшую комнату. Там, на скромной койке лежит человек с израненным во время катастрофы лицом. «Знакомьтесь, – говорит Помпео, – это товарищ Леонардо Барриле, мэр Монтеваго. Ему не повезло: немножко заболел».

По-моему, Барриле очень плохо. Видно, что у него большой жар, что он измучен тяжелыми мыслями и вообще ему не до гостей.

Тяну Лауру за рукав, мы прощаемся и уходим.

Уже 8 часов, мой самолет отходит в 10, а до Палермо не меньше ста семидесяти километров, да еще до аэродрома около двадцати.

– Мы уже договорились с одним нашим товарищем, депутатом парламента, – спокойно говорит Лаура. – Ему нужно срочно в Палермо. Он вас и отвезет.