Тоомас Винт - История со счастливым концом

Ему сейчас тридцать восемь, и если рассчитывать, что дальше все будет хорошо и какая-либо безжалостная болезнь не сразит его, то впереди еще полжизни. Достигнув теперь пика, ему вроде бы и некуда больше стремиться. Можно предположить, что последующие годы будут сопровождаться одним лишь спуском, возможно, даже падением. Да и вообще, как долго можно удержаться на вершине? Ничтожное мгновение по сравнению с целой жизнью. Его неизбежно начнет теснить молодежь, без зазрения совести карабкающаяся наверх, и в конце концов ему уже некуда будет пятиться. Возможно, что уже послезавтра кто-то другой достигнет пика, и для него наступит неизбежный упадок.

Может случиться, что очень скоро он будет смотреть снизу вверх на тех, на кого сейчас взирает сверху вниз.

Удержаться на пике — трудно, но ведь никто и никогда не утверждал обратного. Устоять там, пожалуй, в тысячу раз сложнее, чем забраться наверх, размышлял он, глядя в окно, и вдруг почувствовал, как его бросило в пот. Нервы, это все нервы расходились, вздохнул он. И впрямь ему не помешали бы несколько дней отдыха. Абсолютно бездумных. Из окна гостиницы открывался вид на заросший склон, несколько белых овец щипали там травку. Овцы выглядели белоснежными, их словно бы только что вымыли, склон был таким зеленым, будто его недавно покрасили, небо полностью очистилось от облаков, и гористая местность, прорезанная чернеющими тенями, освещалась желтым предзакатным солнцем.

Дом, которому не дольше, чем на несколько десятков часов, предназначено стать его домом, тих и уютен, и он подумал, что в таком, и правда, неплохо бы парочку дней просто побездельничать. Есть, спать, немного погулять по склонам и, возможно, даже попытаться забраться на какую-нибудь возвышенность, чтобы расширить кругозор и увидеть то, чего иначе не увидел бы. Бездельничать, думал он. А что значит бездельничать? Я вообще-то способен сидеть, сложа руки? И только об этом подумал, как его молнией пронзила мысль, что уже с утра надо было сделать один важный звонок. Шаря по карманам в поисках телефона, он с удивлением припомнил, что тот уже давно не давал о себе знать. Да и не мог давать, проворчал он, недовольно разглядывая экран — поля нет… Небось, в такую глухомань занесло, от мира отрезали, сердито бубнил он словно в продолжение разговора, но при этом испытывал странное облегчение.

Не бывает неотложных дел, если только это не пожар в доме, усмехнулся он. Да и в конце концов надо бы ввести строгое правило — в выходные все отдыхают. Он знал, что в некоторых странах вне рабочего времени никакими служебными делами не занимаются и по воскресеньям-де даже трава не растет. Такой пункт надо вписать в какой-нибудь закон, рассуждал он, следя за кружащимся над лугом ястребом. Или эта большая птица была вовсе орлом?

Образное сравнение с такой гордой птицей, возможно, даже грандиознее, чем стоять без дела на пике горы, подумал он, приглаживая перед зеркалом волосы. Там, наверху, может оказаться ветрено, не прикрыть ли голову? Но с непокрытой головой я вроде бы натуральнее, пусть себе ветер свистит в волосах, решил он, любуясь появившейся на своем лице улыбкой, пока ее отражение в зеркале не погасло.

Он отвернулся от зеркала и посмотрел на часы. Минут через десять они должны явиться за мной. До сих пор все шло как по маслу. Ему нравилась эта несколько преувеличенная аллегория, которая значила, что истинные профессионалы свое дело знают. Он ценил деятельных людей. С логистикой здесь все было в порядке, программа составлена с поминутной точностью и этого расписания придерживались. Его жизнь на ближайшие сутки строго распланирована, и осознавать это было приятно и покойно. Пока что вызывает усмешку представление о человеке, чья жизнь от рождения до смерти предопределена до мельчайших деталей. Человек как хорошо смазанный механизм… И если сегодня это кажется чистой воды фантастикой, то вполне возможно уже через пару десятков лет мир изменится. Прямо-таки перевернется с ног на голову.

Двухчасовой перелет на какое-то время поставил на попа и его жизнь с ее рутиной. Он находился в чужом государстве, в пустоватой или даже совсем пустой гостинице посреди живописного горного ландшафта. Местные здесь, похоже, владеют только своим языком, явно каким-то из славянских и ему непонятных. Когда он пошел обедать, было весьма проблематично сделать заказ, но то, что ему принесли, оказалось отменного вкуса, и повода для недовольства не возникло. После еды как-то неудобно было просто встать и уйти, не оплатив счета и не оставив на чай. Он по привычке пошарил в карманах, но там не было ни гроша местных денег, и ему пришлось успокоить себя мыслью, что наверняка за него все заплачено. Никто с немым вопросом на него не смотрел и за ним следом не побежал.