Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Меня и на сеновале не снасильничаешь! – в тон Чумаченко ответила Феония.

– Что верно, то верно! – согласился Чумаченко, взглядом оценивая стать этой рослой, пышущей здоровьем бабы.

Выждав, когда Феония удалилась, к Анохину и Чумаченко подошел полковник Бульбах.

– Вир габен нох айн проблем!

– Что там у вас еще за проблема? – насупился Чумаченко, начинающий понимать немцев. – Вышку надо начинать строить, а вы…

– Гроссе проблем… Болшой…

– Ну, излагай!

Полковник торопливо заговорил, видимо, объясняя суть. Но ни Анохин, ни Чумаченко ничего не могли понять. Среди множества слов изредка мелькали узнаваемые «дойчланд», «культуриш», «офин», что, вероятно, означало овин, «зольдатен»…

– Вы бы как-то попонятнее. В несколько слов, – попросил Анохин. – Нихт ферштейн. Проблем? Ну, так и скажи, что за проблема? А то развел целый доклад. Одним словом скажи. Айн ворт!

– Айне ворт? – переспросил Бульбах и, подумав немного, сказал: – Офин – гут. Варм – гут. Клозет – не гут. Нет клозет – дас ист… болшой проблем.

Анохин и Чумаченко переглянулись.

– Насчет сортира, тут он прав, – сказал Анохин. – За месяц-другой они вокруг овина такое сотворят, что потом деревня всю весну будет в дерьме купаться. – И обернулся к Бульбаху: – Предложение правильное. Одобряем… Значит, так! Завтра… морген… будете… как это… бауэн клозет.

– Данке шен… Болшой данке, – поблагодарил полковник и вернулся к овину.

На следующий день к вечеру рядом с овином выросло солидное бревенчатое строение. Под конец Петер и двое его товарищей навесили на проем старую увесистую дверь. Северьяныч с явной грустью притащил в сооружение кипу пожелтевших газет «Колхозная жизнь», где на верхней газете хорошо просматривался крупный заголовок «Жить стало лучше, жить стало веселее»…

Пленные полукругом стояли вокруг завершившейся стройки, но никто не решался войти первым. Наконец, эту обязанность первым решил выполнить Бульбах. Он тщательно закрыл за собой дверь.

Солдаты ждали. Перебрасывались шутками…

Наконец дверь открылась. Полковник встал в дверном проеме и непослушными замерзшими руками попытался застегнуть ширинку. Подул на пальцы, согревая их. Из новой попытки тоже ничего не получилось, и он махнул рукой. Запахнув шинель, пошел к овину.

Пленные дружно зааплодировали полковнику, освятившему своим посещением новый объект.

Бульбах неодобрительно оглядел солдат: разболтались!

Место было как бы специально создано природой для вышки. Сразу за деревней возвышалась горочка, с которой хорошо было видно всю Полумглу до самых крайних ее дворов и припорошенную снегом речушку. А с трех сторон ее обступали бескрайние леса, суземы, тайбола.

Вершина горки была плоской, она поросла лишь каким-то колючим кустарником. Видно, ни сосна, ни береза, ни даже самая живучая ольха не сумели закрепиться на ее скальных выходах.

Одна группа пленных корчевала кустарник, тут же жгла его: готовила площадку под основание вышки. Другая, впрягшись, как лошади, в дровни с прицепленными к ним подсанками, торила отсюда дорогу в ближний лес.

Анохин ковылял вместе со всеми. Момент важный и опасный. Валка! Не произошло бы чего непоправимого!

На полпути к роще остановились.

– Эх, если б не державное дело, ни за что не стали бы губить таку красоту, – посетовал Северьяныч, сверху показывая Анохину на подступающую к ближним домам рощу, красивую даже сейчас, зимой. – Главное, что поблизости от деревни… Берегли, как родимую.

Во время этого разговора к Анохину и Северьянычу подошел Африкан, в руках он держал увесистый сундучок. Поставив его на снег, стал молча ждать, когда Анохин обратит на него внимание.

– Что вам? – сухо спросил Анохин: обида на Африкана у него не прошла.

– Вот, пришел. На должностю, что вы мне предлагали. И струмент, к слову сказать, прихватил. Топоры там, ножовки…

Анохин немного помедлил, размышляя.

– Ну что ж! – нарочито тусклым голосом сказал он. – Занимайте должность!.. Сперва вон площадку надо расчистить под основание вышки. Дорогу в рощу прорубить. Это – в первую очередь.

– Известное дело, – Африкан поднял свой сундучок, двинулся в сторону копошащихся в снегу немцев. Но обернулся: – Да, хотел только спросить, сколько вы мне, как начальнику, положите? Ну, в смысле зарплаты? Деньгами? Или, может, трудоднями?

Анохин помолчал.

Африкан подумал, что Анохин прикидывает, сколько платить, и решил чуть набить цену: