Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Ну, видите, репозиция не полностью удалась. Вот же блокирующий фрагмент.

– А с коленом хорошо. Синовиальная накопилась.

На каком языке они разговаривают? Кто они?

– Да, Семен Григорьич, без этапной редрессации потом не обойтись.

– Замучим парня.

– Крепкий, выдержит.

Приоткрыв глаза, Анохин рассматривал лица хирургов.

– Добавьте наркоза, – вдруг строго бросил самый высокий из них. – Видите, просыпается.

Дальнейшего младший лейтенант уже почти не слышал.

– Вот этот омертвевший осколок удаляйте. Слава богу, капсулярной флегмоны нет… Будет с ногой.

– Мед вам на уста.

Горел яркий свет. Звякали инструменты. Их брали в руки чистыми, сверкающими, а отбрасывали в сторону окровавленными.

Звяк-звяк… Словно равномерная поступь увешанных жестянками пленных немцев, бредущих по Москве. Или мелодия времени, протекающего с ритмичностью метронома?

Пришел в себя: нога опять в гипсе, подвешена к стойке. Два отверстия в гипсе сочились чем-то желтым.

Господи, опять лежать. Опять будут совать утку, слегка приподнимая его, а потом промывать влажной, отдающей хозяйственным мылом тряпицей. Сколько можно? Он уже не стеснялся, как прежде, но эти процедуры все равно казались унизительными.

Забежала Любочка. Веселая, пахнущая свежей осенью, горькой листвой, холодком.

– Ну, Емельян Прокофьич! Бунаковский сказал: операция успешная. Будешь бегать!

А сама заглядывалась на смуглого, чубатого красавца Шевченко.

– Скоро? – спросил Анохин. И, поняв, что медсестра витает мыслями далеко, добавил: – Скоро бегать буду?

– Ну, недели две в гипсе. Потом физиотерапия, разработка. В военный санаторий на месяц-другой. И будешь, как огурчик.

– Вот, про огурчик! Утречком заглянул, а у него одеяло вроде палатки! – хохотнул Пунькин. – Что за огурчик ты там прятал, Емель?

– Ой, да ну вас! – вспыхнула Любочка и умчалась.

– Жеребец! – буркнул Анохин. – Девченку в стыд ввел. Молоденькая ж еще!

– А чего? В санатории огурчик пригодится, – не унимался Пунькин. – Природа, местный кадр на танцплощадке. И ты без костылей, без палки: гуляй – не хочу!

После холодной ветреной ночи листья с деревьев почти полностью облетели.

Они гуляли по скверику, загребая ногами желто-коричневый ковер. Худой, в халате, который был затянут матерчатым пояском чуть ли не на груди, Анохин опирался на палку. Саня Шевченко, рослый, с седоватыми висками сердцеед, на котором даже халат сидел почти как фрак, шел степенно и важно, заложив руки за спину. И Толя Пунькин, плотный, круглый, с красным лицом, балагур и, видать, не дурак выпить, горстями зачерпывал листья и осыпал ими товарищей.

На высокое крыльцо госпиталя вышла Любочка, спустилась во двор и с укоризной сказала:

– Шевченко, Пунькин, сколько можно вас искать?

Они развернулись, подошли к медсестре.

– Что случилось, Любочка?

– Вам же завтра на выписку. Зайдите в канцелярию, оформите бумаги… Как дети, ей-богу!

– А я? – растерянно спросил Анохин.

– А тебе, Анохин, физиотерапия, гимнастика, а вечером Соколович будет смотреть.

Шевченко обхватил сестричку за талию:

– Зачем нас разлучаешь, Любочка!

Девушка осторожно, не без кокетства, высвободилась:

– Пустите, Саша! Прям как медведь! – и она вновь взбежала по ступенькам крыльца, предоставляя троим разглядеть сзади ее точеную фигурку.

– А ведь кто-то же на ней женится! – сверкнул глазами Пунькин. – Я уже заранее ревную!

– Да я и женюсь! – сказал Шевченко.

– Опять?

– Что опять?

– Женишься. Ты ж уже во Владимирском госпитале, как я знаю, женился.

– То так. В шутку.

– И дитё – в шутку?

Шевченко нахмурился:

– Ладно, не буду, – вздохнул он и почесал свою густую гриву.

«Какие-то они другие, – подумал Анохин. – Уже бывалые. Разница в пять-шесть лет, а другое поколение. И про любовь у них… все так просто. А я вот если влюблюсь то по-настоящему. На всю жизнь. Без разговоров…»

Вслух он сказал, вздыхая:

– Выписываетесь, да? На фронт? А как же я? Меня вы что, уже вычеркнули?

– Чего торопишься? – спросил утерявший веселый тон Шевченко. – Чем быстрее на фронт, тем быстрее в госпиталь…

– А то и куда подальше, – добавил Пунькин. – Лежи себе, отдыхай!

– Да пошли вы! – вспылил Анохин. – «Отдыхай»! Я тоже кое-какие долги с них хочу получить. С фашистов… Нет, гады вы, а не друзья. Со своими шуточками.

– А нога? – спросил Шевченко.

– Нога почти в порядке. А перевязку мне любая медсестра в части сделает.