Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Ну что ж. Помозгуем, – сказал Шевченко. – Не зря ведь говорится: утро вечера мудренее… Кое-какие мысли у меня сесть.

На следующее утро друзья Анохина покидали госпиталь. На Шевченко была почти новенькая щеголеватая шинель с погонами капитана, в руках он держал увесистый фанерный чемоданчик, за плечами ловко сидел «сидор». Старший лейтенант Пунькин нес побывавший в нешуточных передрягах чемодан, крест-накрест перетянутый веревкой. До проходной их проводили несколько медсестричек, в том числе и Любочка. На прощанье они горячо расцеловали Шевченко и Пунькина. Особенно Шевченко. И особенно Любочка. Она единственная даже слегка всплакнула на прощанье.

Они вышли на улицу и неторопливо, даже излишне неторопливо побрели вдоль массивного, старой кирпичной кладки забора. К окнам госпиталя приникли белые лица раненых, с тоской провожая взглядами своих товарищей. Сестрички, взбежав на крыльцо, еще раз помахали им и исчезли. Все!

За госпитальным забором шла другая жизнь. Смеясь, мимо пробежали две девчушки. Проехал грузовик с солдатами. Вдали виднелась старая каланча с остановившимися часами. Над ней кружились вороны. Одна из ворон, заполошно махая крыльями, пыталась усесться на часовую стрелку.

Взгляды у выписавшихся были несколько одичалые. Привычный и обустроенный, как налаженный механизм, мир остался у них за спиной, и им предстояло вновь возвратиться в полузабытую и полную неожиданностей жизнь…

Забор сделал поворот, и они тоже свернули в тихий переулок. Прошли немного, остановились. Шевченко снял фуражку и, потянувшись, положил ее на забор. Закурили. Могучая липа отряхивала с себя последние желтые листья, и они, кружась, падали к их ногам. Неожиданно, словно под порывом ветра, с забора полетела вниз фуражка, и Шевченко едва успел ее подхватить на лету.

Вслед за фуражкой у их ног оказалась палка-костылик. Две руки ухватились за кирпичный забор, а следом показалась и голова Анохина. Он свалился товарищам на руки. Халат его распахнулся, обнажив больничную беспуговичную рубаху и безразмерные кальсоны. Одна нога была босая, другая – в тапочке.

– Хорош! Хоть сейчас на танцы, – измерил его веселым взглядом Шевченко. Рядом с Анохиным он, в своей ладно пригнанной шинели, казался оперным красавцем.

Мимо проехала «эмка». Приятели быстро загородили Анохина от посторонних глаз. Увидев за стеклом подполковника, козырнули.

Едва удалилась машина, Пунькин быстро раскрыл чемодан. Там лежали форма и сапоги Анохина.

– Быстро!.. Быстрее!

Анохин натянул галифе, левый сапог. Затем, намотав портянку, морщась от боли, попробовал надеть правый. Но нога не влезала. Боль пронзила младшего лейтенанта.

– Вот-те клин! – с отчаянием сказал он.

Шевченко достал из своего «сидора» правый сапог намного большего размера и стал помогать Анохину. Пунькин поддерживал страдальца.

– Как ты додумался? – не скрывая радости, спросил Анохин.

– Не я. Любочка, – сказал Шевченко. И твердо добавил: – И все таки! Жив буду, женюсь!

– А Лариска? – спросил Пунькин. – Ты опять?

– Ну ладно, ладно.

Тем временем Анохин надел и застегнул гимнастерку. Звякнули ордена. Ослепительно вспыхнула золотая звезда Героя. Даже товарищи, все давно об Анохине знавшие, при виде Звезды не без зависти поглядели на юного и щуплого своего товарища, в котором вдруг как бы добавилось и росту, и возраста, и стати. И даже маленькая тусклая звездочка младшего лейтенанта на погоне не смогла повлиять на общий блеск.

– Эх, жаль, что лето ушло, – помогая Анохину надеть шинель, со вздохом сказал Пунькин. – Мы бы с тобой рядом прошли как адъютанты. Все самые красивые девочки были бы наши.

– Пустое. Ты ставь разговор на копылья, – осадил его Анохин. – Без документов-то как?

– Эх, Емеля! – снисходительно усмехнулся Шевченко и достал из-за пазухи газетку. В нее были вложены несколько отпечатанных на машинке бумажек. На газетке мелькнуло: «Приказ Верховного Главнокомандующего… Сегодня наши войска…» – Вот! Только без подписи начальника госпиталя. А так все правильно: ранение, лечение, ограниченно годный…

– Почему «ограниченно»? – возмутился Анохин.

– Ну, ты извини, нахал! Стопроцентную липу хочешь? Тебе-то что! А Любочку, если докопаются, могут из госпиталя попереть.

– Ну ладно, – согласился Анохин.

– Во! Начинаешь соображать!.. Пошли, подпись главврача получим, – сказал Пунькин.

В закутке уютного дворика они сгребли со стола и скамейки опавшую с кустов сирени листву, присели.