Невероятный народ – русские. Где беда, там и гулянье.
Глотая слюну, Бульбах отвернулся от курицы и достал из кармана осколок зеркальца, вделанный в деревянную оправу. Сначала он осмотрел себя, поправил редкие волосы, потом наклонился и приставил зеркальце ко рту мертвеца.
От придушенного, едва заметного дыхания Ганса зеркальце то и дело слегка запотевало. Симуляция солдата вывела полковника из себя. С презрительной миной он резко поднялся, крикнул:
– Ефрейтор Ганс Бергер! Встать!
Но Ганс породолжал лежать.
Бульбах понял, что Ганс решил симулировать свою смерть до конца и поднять его с гроба может только обращение к совести и долгу.
Вышагивая по просторной избе, Бульбах произнес, возможно, самую красивую в своей жизни речь. Он говорил о недостойном поведении солдата самой лучшей, самой дисциплинированной армии в мире, вспомнил долг, честь и совесть, упомянул о Родине, пристыдил солдата за недостойное поведение, который до того распустился, что жертвует воинской честью ради женщины. Не просто женщины. Русской женщины!
Это была очень длинная речь. И все же в голосе полковника уже не было прежнего энтузиазма. Русский север с его сиянием и видениями разрушил в нем крепость немецкого духа.
Когда Бульбах поворачивался спиной к «покойнику», тот косил глазом и подмигивал Феонии: мол, не бойся, все идет как надо. Уломаем!
Феония тоже изо всех сил старалась уладить конфликт. Для этого у нее в руках было самое мощное оружие. Слушая гневную и патетическую речь Бульбаха, она острым косарем разрезала курицу на части, отчего та истекала соком и одурительно пахла…
Придвинув скамейку, она с поклоном пригласила к столу полковника:
– Пожалуйте к столу, господин офицер! Помянуть… Так у нас заведено… Битте!
Речь Бульбаха стала сбивчевее:
– Немецкий солдат… э-э… принявший присягу… долг перед армией… он… э-э… не имеет права обманывать… это – предательство!..
Курица, курица, черт возьми! А запах! И бражка – русское пиво! Он, кажется, с утра не успел перекусить! И все из-за этого симулянта!.. А эта русская красавица! Как она хороша!.. А может, это… всего одну косточку?.. И одну рюмку водки?
– Война кончается, – продолжил Бульбах. – И даже если… во что я конечно же не верю… победят они, все равно… да-да, вы, ефрейтор Бергер, все равно в глазах всего немецкого народа будете обманщиком и предателем.
Не выдержав таких обвинений, покойник сел в своем гробу:
– Эт-то я-то обманщик, господин оберст? Я предатель?.. А кто в начале войны обещал мне имение в России, четыреста гектаров земли и дешевых работников? Кто меня обманывал? Разве не вы? Кто говорил, что русские – это не люди, это варвары, а мы, немцы, высшая раса, призванная командовать. А разве не ваш фюрер обманывал нас, обещая, что война кончится через месяц?
Феония переводила испуганный взгляд то на одного, то на другого. Ганс, может быть впервые, говорил гневно и быстро. Не было бы драки!
– А кто перед пленом разорвал и выбросил свой партийный билет? Не вы? Кто обещал фюреру стоять насмерть и чуть не первым сдался вместе со всем своим саперным полком? Кто твердил о чудо-оружии? Где оно? Да вас должны расстрелять дважды. Сначала русские, а потом немцы. За предательство и обман!
Бульбах был ошарашен таким натиском ефрейтора. Конечно, это было прямое неповиновение!
Полковник размышлял. Он понял: Ганс действительно очень опасен для него. Ну его!.. В конце концов, пусть он лучше считается мнимым умершим, чем полковник будет подлинным покойником. Ганс нашел то, что хотел: свое имение, свою землю. Ну и черт с ним, пусть живет здесь, в этом краю непуганных ундин и всяких прочих привидений!..
Феония, угадав тяжелые сомнения полковника, чуть ли не силой усадила его за стол. Налила стакан. Подвинула кусок курицы. Убийственные доводы в пользу Ганса были у этой женщины. Сильней, чем доводы самого покойника.
– Ваше здоровье! – подняла свой стакан Феония.
– Прозит!..
Через короткое время они уже все втроем чинно сидели за столом: Феония, покойник и полковник. Груда костей высилась на деревянной тарелке перед Бульбахом. После водки ему налили из туеса бражки. Убийственная смесь!
– «Он был храбрый солдат!..» – запел Бульбах песню времен Первой мировой войны. Ганс стал подпевать. Появилась еще бутылочка «казенки».
Феония под припевку «А у нас на севере мужики все девери, бабы все золовки, до плясанья ловки…» начала пританцовывать. Ганс играл на губах, а Бульбах, взяв со стола две ложки, стал очень умело отстукивать ими ритм.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу