Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– В обязательном смысле, – Чумаченко защелкнул крышку часов.

– А энто вам, Петенька, ишшо три пары портянок: двое теплых, а одни легкие, для лета… А может, вас куды неподалеку перекинуть, так вы это… навещайте ковды не ковды…

– Это уж как водится, – кивнул головой Чумаченко и тихо прикрыл за собой дверь.

Анохин лежал с открытыми глазами на своей постели в избе Лукерьи. Уже рассвело, на улице слышались голоса сельчан, но вставать не хотелось. Праздники, строительство прекратили, и идти на площадку было незачем, дела там, можно сказать, закончились. Все! А готовить отъезд – не его забота. Нога подзажила – он попросится на фронт. Хоть в последние дни. Хоть к шапочному разбору. А Чумаченко все время рвался в начальники – пусть попробует. И Мыскин, человек не без способностей, ему поможет. Он им хорошие характеристики напишет.

Что-то белое возникло перед его глазами, и он даже решил поначалу, что видит сон. Но это была Палашка, она стояла перед ним в белой рубахе и с распущенными волосами. Подбородок у нее дрожал от волнения.

– Я вот что… – каким-то не своим, сдавленным голосом сказала она. – Божатка велела: иди, говорит, к нему и возляг… Ты его страждешь, и он к тебе привязан Господней волей. И возвернется он эдак-то уже будто к жене… Я так думаю, она приворот сотворила. Она, правда, говорит: Емеле привороту не надобно, он такой ясный, в нем промысел виден, как огонек в стекле…

Шепча и дрожа, она присела к нему на лавку, погладила его волосы:

– Я ей говорю: Божатка, ты у меня и за матушку, и за батюшку, я к тебе с верою… А только ежели случится чего, ежели робеночек, а Емеля загинет где ни то, как тогда?.. А она: война така, что могуть одне инвалиды остаться да ржавы старики, что ты тогда запоешь? А ежели кто и здоров останется, той бабеляром лихим станет из-за нехватки. И рада будешь от воздуха понести, как Дева Мария!.. А я бы венчаться хотела в Кузьминской-от церкови, да только ты-то комсомолец, тебе не можно… А и так буду я тебе жена хороша, работна и преданна… И песни петь буду. Я их как с полки беру. А скажешь – учись, дак учиться-от буду денно и нощно…

Она вдруг смолкла. Они глядели друг другу в глаза. Он взял ее лицо в свои ладони. Мягко, нежно сжал.

– Не надо так-то, второпях. Не по мне это… Но я действительно тебя не забуду. Как только война кончится, вернусь за тобой. Ты только жди. Я вернусь. Слово даю. – И, поразмыслив, он добавил: – Честное офицерское слово.

– Офицерское, – повторила Палашка, и затем задумчиво спросила: – А пошто ты последний час дичился?.. Я ждала…

– Потому и дичился… Мне тогда, в ту ночь, все-все открылось… Хочу, чтоб все ладом было. По-честному, по-хорошему… Я вот сам без отца вырос. В госпитале когда лежал, все думал, как оно будет, когда война кончится? Сколько сирот на свете останется. И решил тогда: выучусь, в учителя пойду. Или каким другим делом займусь, чтоб с детишкам. Буду их учить и своих воспитывать.

Она доверчиво приникла к нему, то ли плача, то ли смеясь…

Вздрогнули они от настойчивого стука в дверь.

Вбежав, Феония увидела их красные, смущенные лица, следы от слез на щеках у девушки.

– И надо же! Упала к вам, как муха в бражку… Прощению просю! А только беда у нас! Ганс помер!

– Как – помер? – удивился Анохин.

– Да как… зашел попрощаться, бражки выпил, грибков поел – и помер. Лежит бездвижный, как топляк! От беда! От беда!..

Но в голосе Феонии Анохин не услышал искренней печали, и во взгляде красивой и статной вдовушки мелькал хитрый бесенок.

– М-гм… – недоверчиво и пристально посмотрел Анохин на Феонию в ответ на ее фальшивые вздохи. – Бывает!.. Беги к этому… к Бульбаху. Пусть немцы сами во всем разбираются.

– А може, ну их… ну, энтих немцев. Сами бы зашли. Сактировали бы его по совецким законам… И за упокой бы по такому случаю не грех.

– Нет-нет, пусть уж полковник. Ганс – его солдат. Он за него в первую очередь будет ответ держать!.. А у меня и без них хлопот дел невпроворот!..

Феония тихо и печально вышла из горницы.

Первое, что увидел Бульбах при входе в избу Феонии, – крышку гроба, свидетельствущую о несчастье. Полковник не смог удержаться, чтобы не рассмотреть крышку. Всю прощупал ее пальцами.

– Айгеншафтарбайт! – сказал он. – Карашо! Нихт нагель! Нет гвозд! Хороши майстер!

– Ой, о чем вы! Такая, знаете, беда!

Гроб покоился на широкой лаве, в нем лежал, прикрытый простыней, Ганс. Край простыни несколько сполз с лица, и полковника, по правде сказать, смутил бодрый вид мертвеца. Но… Накрытый для поминок стол изумил Бульбаха. Что значит хорошая хозяйка! Только час назад помер солдат, а посредине стола на блюде уже лежала хорошо пожаренная, источающая умопомрачительные ароматы, большущая румяная курица, а вокруг нее всевозможные закуски, туес бражки и бутылка невесть откуда взявшейся «казенки» с сургучной пробкой.