Анна Бру - Панк-хроники советских времен

Дверь нам открыл сам Символист. Он был высоким тощим существом с большими голубыми глазами и сухими, прямыми как трава грязными светлыми волосами. Он был одет в габаритные черные атласные штаны под названием «тренировочные». Обут он был в старые, разорванные тапочки. Радужная лента была повязана вокруг его большой головы. Символист ткнул в меня указательным пальцем, на котором было большое кольцо с черепом, и спросил:

— Кто она такая, черт возьми?

— Расслабься, — терпеливо сказал Степан, — она из моего детства.

Символист пожал плечами, как бы говоря, что с этим ничего не поделаешь.

Когда мы уселись на диван, Символист подмигнул мне и одновременно протянул дымящийся косяк, который некоторое время он держал за спиной. Похоже, Символист хотел как можно скорее вовлечь меня в незаконную деятельность, что означало для него также антигосударственный протест.

— Азиатская, — гордо сказал он, держа дым в груди так долго, как только мог. — На, попробуй.

Затем он добавил:

— Я потратил на это целое состояние — «дрянь» успокаивает мои нервы, понимаешь?

Он сделал неуверенное, но в то же время полное надежды лицо. Я быстро вернула ему косяк, стараясь не кашлять, но все равно закашлялась. Не понимаю, как можно курить «дрянь» и не кашлять?

— Спасибо, хватит. Я выкурила целый косяк сегодня утром, — сказала я непонянто зачем.

Символист улыбнулся, подмигнул Степану и сказал::

— Держу пари, что так оно и было!

Он забрал косяк обратно, затянулся и отдал Степану.

Они оба продолжали держать воздух в груди. Временами казалось, что их грудь вот-вот взорвется и мне придется собирать осколки в корзину для белья и вызывать скорую помощь. Наконец выдохнув, Символист спросил меня:

— Ты видишь, что на мне одето?

Потом продолжил гундосым от попыток сдержать кашель голосом:

— Нокаутный продукт советской моды — одежда, которая скрывает все тело сразу без каких-либо проблем. Она покрывает меня всего, как мешок. Делает меня без-фигурным, как кусок дерьма! Это помогает мне не отвлекаться от «праведной и энергичной» комсомольской деятельности, в то время как гормоны, мощные реки моей юности, день и ночь со всех сторон обмывают мои мозги, что заставляет меня забывать о классовой борьбе.

Оба курильщика расхохотались. Мне вдруг тоже почему-то стало смешно. Мы теперь взахлёб хохотали все втроём.

— Другими словами, ни грудей, ни пенисов, ни задниц, — продолжал он, подбодрённый нашим смехом. — Я думаю, что мы единственная нация на планете Земля, кроме Камбоджи, Китая, Кореи и пары других идиотских старан, которые годами были подвергнуты коммунистической пропаганде и истерии. В Камбодже никаго значения не имеет, как ты выглядишь.

— Например, — продолжал Символист, — в Камбодже разводят людей, как собак, время от времени разрешая им совокупляться в трудовом концентрационном лагере. Охранники выбирают подходящий способ для их интимной близости и наблюдают. Бедные не имеют представления с кем, как и когда они будут совокупляться! Коммунистическая партия Камбоджи найдет вам временного партнера для быстрого совокупления, чтобы произвести побольше бойцов-коммунистов для страны! Ты представляешь?

Круглые голубые глаза Символиста вылезли из орбит, как-будто он был в полном изумлении от чудовищной безнравственности и жестокости палачей-мучителей Камбоджи, которые превратили интимные отношения в пытку и в средство для умножения населения. Он прошептал:

— Наше правительство их уважает и называет “патриотами Камбоджи. Поняла?

В то время в СССР купить одежду, которая стоила разумную цену и подходила вам по размеру, было просто невозможно. Существовал черный рынок. Цены на нём были фантастические. Импортные американские джинсы Levys Straus стоили 150 рублей, два месяца минимальной зарплаты в СССР в семидесятые годы. Символист посмотрел на меня и спросил:

— Кто может позволить себе такую дорогую одежду?

И сам же ответил:

— Разве что внук Серго Орджоникидзе или Николая Подгорного, наших дорогих партийных деятелей! Всё для блага народа!

Довольно быстро я выяснила, что всего неделю назад мой новый друг был выписан из «Соловьевки» — известного государственного психиатрического учреждения в старой части Москвы, где примерно год назад находился мой брат. Больница была недалеко от старого крематория на Донской улице. Странно было и то, что после отбытия срока в «Соловьевке» и трагической смерти, моего душевнобольного брата кремировали именно в этом крематории. Я вспомнила его госпитализацию. У меня в голове пронеслись дни посещения. Мой брат выглядел так, как будто он действительно был психически болен. Он был одет в мутные синие атласные пижамные штаны, ходил босиком и постоянно оглядывался. Он отказался надеть больничные тапочки. Он боялся грибка на ногтях и ходил босиком. За непослушание ему вкололи сульфазин в четыре точки и он хромал. Кроме того он подвергался инсулиновым шокам, после которых он был вялым и апатичным. С нами он особенно не разговаривал, просто сидел и смотрел в пол. Моя мама принесла для него тапочки из дома, но персонал психушки наотрез отказался их принять. Брат совсем перестал шутить, стал замкнутым и подозрительным.