Анна Бру - Панк-хроники советских времен

В школьной «Общественной газете» появилась карикатура. На переднем плане был нарисован длинный худой небритый подросток в узких клетчатых брюках, в руке он держит гранёный стакан, на котором было написано «Водка». Сзади него виднелся проигрыватель, из которого вылетали маленькие обезьянки и кружились вокруг его головы, как спутники вокруг Сатурна. Видно было, что он вот-вот упадёт от головокружения в большую яму, на дне которой валялись пустые бутылки. Внизу чёрным курсивом было написано: «Позор стилягам».

Сам Мыльников любил вальсы Штрауса. На школьных вечерах он приглашал старшеклассниц на вальс, чтобы задать тон. По окончании танца, он гордо удалялся восвояси. Девочки-комсомолки в школьных формах были его слабым местом, ахилесовой пятой. Иногда он приглашал одну из них к себе в кабинет на дополнительные занятия. Он прижимался к их алебастровым шеям своими липкими губами и, щупая их упругие развивающиеся груди, нашёптывал “Письмо Татьяны к Онегину “в их маленькие ушки. Избранные получали пятёрки по литературе, не имея понятия, кто такой был Пушкин или Лермонтов. По их словам, они презирали Мыло, но, однако, продолжали курс дополнительных занятий и держали языки за зубами. Меня Мыло на дополнительные занятия не приглашал. Скорей всего причиной был тот факт, что мне «не хватало женственности». Вместо туфель я носила грубые спортивные ботинки на шнурках и полосатые гольфы. Мои волосы были коротко подстрижены под ёжика. Напомаженные, они торчали как баллистические ракеты, направленные против взрослых, в частности Мыльникова и клики его подхалимов.

В это время в школьной радиорубке шла непрекра-щающаяся борьба за музыкальное доминирование.

Происходили драки и перебранки между любителями рок-н-ролла и любителями советской эстрады, кто, ясное дело, были подхалимами. Местные интеллектуалы Бауманского района бились с комсомольскими лидерами, чтобы во время длинной перемены иметь возможность завести рок-оперу «Йезус Христос супер звезда» вместо «На встречу утренней заре по Ангаре». Однажды это произошло. Из репродуктора полилась ария Марии Магдалины.

Ученица Марина Левина была исключена из школы за антисоветские настроения. Она вышла из мужского туалета с длинной сигаретой «Кент» в зубах и продолжила свой путь в класс, пока её не остановили. Её скрутили на лестнице. Содержимое её портфеля вытрясли, откуда выпала пластинка «Иезус Христос Супер Звезда», которую в радиорубке переписали на магнотофон. Левину выпроводили из школы под руки. Портфель выставили на улицу. Была перемена. Школьники столпились у главного входа, молча провожая Левину глазами. Она подняла свой портфель и неторопливо пошла по асфальтированной аллее в сторону Садового кольца. Я и Марков пошли вслед за ней на расстоянии. В конце улицы мы её догнали. Левина посмотрела на нас и спросила: «Хотите послушать «Йесус Христос Супер Звезда?» Что за глупый вопрос! Втроём мы продолжили путь к её дому.

Распространились слухи, что исключённого из школы Колесова жестоко избил отец, что стало причиной смерти нашего одноклассника. Миша Колесов был первой любовью Левиной. По её словам, он повесился на поясе своего отца, которым он был избит. В гробу лицо Колесова хранило рубцы он ударов пряжкой. Открытый гроб стоял на обеденном столе в гостиной квартиры Колесова. Сервант и зеркала бьли завешены простынями и скатертью, как положено по ритуалу. Колесов был одет в школьную форму и в белую накрахмаленную рубашку с жабо. Крышка гроба стояла на лестничной клетке при входе в квартиру.

Классному руководителю дано было строгое указание — директива: предупредить всех, чтобы никто из класса не появлялся на похоронах под угрозой исключения из школы. Боялись подростковых волнений. Несмотря на предупреждение, мы явились на похороны без приглашения. Для меня, Володи Маркова и Марины Левиной было делом солидарности присутствовать на похоронах погибшего друга. Мы чувствовали необоримую, жгущую наши сердца потребность противостоять родительскому беспощадному тоталитарному абсурду.

Мы скинулись и купили биологический эксперимент — чёрные гладиолусы. Мать Колесова подвела нас к гробу. Один за другим мы положили черные гладиолусы Колесову в гроб. Распухшее лицо его матери казалось сизым при дневном свете, глаза провалились и поблекли от страха и безнадёжности. Отец Колесова был в доску пьян. Он сидел на табуретке на кухне, держась руками за голову и выл, мерно раскачиваясь, как в трансе. Он был в трусах, в рубашке с галстуком, чёрном пиджаке и в чёрных носках с дырой на левой пятке. Головы своей он даже не повернул. Мать Колесова обняла Маркова и Левину за плечи и подвела их к гробу.