Эмилия Дворянова - Дилогия - Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

— что ты тут делаешь, Анастасия? ради бога, что ты сделала?

Ушам трудно не поверить, им веришь даже больше, чем глазам, а самая сильная вера — рука, и что она делает тут, в самом деле? Ханна оперлась спиной на дверь и тоже вытянула ноги вперед, обняв ее за плечи, ну вот, сейчас она ей скажет всё, всё ей расскажет, только вот совсем не знает, что это «всё», может быть, что-то вроде «навсегда»? она понятия не имеет, и, в сущности, ей нечего сказать, нечего, всё, что можно было бы… так ничтожно… кроме спасибо . Спасибо, что ты здесь. Спасибо, что остановила мои слезы. Спасибо, что погладила мою руку.

— но ведь ты сама мне сказала: если повязка тебе мешает, сними ее, вот, я и сняла.

— ты поэтому плачешь?

— нет, не поэтому.

Она не может сказать, почему плачет, слезы немерены, у них нет формы, текут себе и текут, их источник неясен, а слезные канальцы — резервуар, в который они втекают, чтобы найти себе путь наружу, но этот путь — полное бездорожье.

— я плачу, потому что у меня нет алиби, Ханна, я не знаю, зачем я здесь, я думала, что мое алиби — Анастасия, но сейчас я уже совсем не уверена в этом, потому что мы забыли карту Клавдии на стойке бара, я ее почти не знала, только лиловые косы, нет, лиловая помада и косы, а ночью она вышла, я совсем ясно слышала ее шаги туда-туда-и-туда, только я продолжала спать, ожидая, что она вернется в мой сон, но нет, не вернулась… я совершенно не представляю, что случилось, она пошла к лодке, той самой, что вернулась обратно в темноту, удерживаемая своей тенью, Ада правду сказала, Клавдия наверное хотела уплыть, но не смогла, нет крепче якоря, чем тень, поэтому я плачу, она даже не дождалась, чтобы ей вручили ее карту… нет, нет, я тебе лгу, что мне за дело до Клавдии, кто она мне, всего лишь две косы и лиловая помада, я плачу, потому что упустила мячик Виолы, а она мне его доверила, нет, и это не то… что мне какой-то там мячик? Виола простит… я плачу, потому что не могу расшифровать свою карту… это должно быть… всего лишь одно слово, но неправильное, вот, посмотри, посмотри внимательно, melencolia, при этом два, даже не один, двойная ошибка, о Ханна, я плачу, потому что… не знаю, почему я точно здесь, и без этого «точно» не знаю, не знаю, зачем я здесь безо всякой причины, а ведь я придумала себе такое ясное алиби, кристальное, только вот никто уже не спрашивает меня, почему точно я здесь, и я забыла это, пропустила, может быть, если бы я рассказала кому-нибудь о святой Терезе и мне бы поверили, если бы ты мне поверила… как можно верить в такое? и я вспомнила, лишь когда услышала это туда-туда-и-туда без обратного движения, и вот я плачу, потому что убеждена, что Клавдия вышла из дома босая, сейчас никто не ходит босиком… но и сейчас я лгу, лгу тебе, дело не в этом, я плачу, потому что моя рука без сил, посмотри, прикоснись к ней, прошу тебя, погладь ее еще раз, это так приятно, когда я чувствую твою руку на моей руке, я покажу тебе ее, покажу, как двигается каждый палец, только вот и после того, как я сняла эту повязку, я всё равно не смогу рассказать, да и некому, у меня нет алиби, Ханна, нет, больше я лгать не буду… я плачу, потому что…

— ты кому всё это говоришь, Анастасия?

— что?

— кому ты это говоришь?

Она очнулась. Широко открыла глаза, я широко открыла свои глаза, пелена спала, слезы отступили обратно в слезные канальцы, а потом потекли куда-то глубже, туда, откуда они возникли… неизвестно куда… она увидела, что обе они почти лежат на полу на мягкой красной дорожке, их спины упираются в дверь, а Ханна гладит ее руку, увидела и окно в глубине коридора, и на его карнизе за стеклом — птицу.

— я тебе говорю, Ханна, почему ты спрашиваешь?

— я спрашиваю, кому ты говоришь…

— я хотела показать тебе свою руку, стучала-стучала, но тебя не было, и я почувствовала себя такой беспомощной, как ребенок… а где ты была?

— в подвале,

— я слышала, там хлопнула дверь…

— да, получился сквозняк, дверь и хлопнула…

— и что ты там делала?

— убирала комнату, будет всё холоднее, вот я и убиралась там, ведь мы уже не сможем собираться на верхней террасе, мы — те, кто останется… не знаю, как это будет…

— мы — те, кто останется?

— я не знаю, кто останется…

— а что там… я однажды вошла, но ничего не увидела, пусто…

— возможно, но доктор пригласил тебя

— его нет, чтобы решать…

— я тебя приглашаю…

— не понимаю…

— неважно

— хорошо, раз я остаюсь…

Где-то внизу хлопнула дверь, послышались голоса.