Эмилия Дворянова - Дилогия - Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

— сестра Евдокия, а почему моя карта такая тонкая? Может быть, выпали какие-то листки?

— исключено, — ответила та, — это всё. И пожала плечами, как бы снимая с себя ответственность, а Анастасия положила карту на повязку правой руки, используя ее как подставку, и открыла, на первой странице увидев свое имя. О имена! , на второй эпикриз, это я знаю уже давно, а на третьей — всего одно слово, она прочла его и даже произнесла вслух:

melencolia II,

она растерялась, слово медленно доходило до ее сознания. Сестра Евдокия терпеливо ждала, когда она отойдет, ей явно нечего было сказать, да и не нужны были никакие объяснения, а я, о чем я могла бы ее спросить? И только тогда заметила — это бросилось в глаза,

— здесь ошибка, сестра Евдокия,

— какая ошибка?

— посмотрите, что здесь написано.

Сестра Евдокия склонилась над ее рукой и, заглянув в страничку, прочла про себя, ведь карты конфиденциальны,

— а что вас смущает?

— посмотрите внимательно на слово «меланхолия»,

ей уже было не до конфиденциальности, ведь это касалось только ее, и ей решать, сообщать или не сообщать это всем.

— так не пишут, доктор ошибся.

сестра Евдокия пригляделась повнимательнее,

— да, но доктор не ошибается, — сказала она без колебаний, ей явно нечего было добавить,

— и всё же он ошибся,

настойчиво повторила Анастасия во всеуслышание, словно это было самое важное — одно неправильное слово, одна неправильная буква, которая могла быть причиной того, что ее карта оказалась такой пустой, здесь, конечно, не было никакой связи, и всё же… нужно, чтобы все слышали, ведь и в их картах могут быть ошибки, но они были искажены множеством слов и нуждались в исследовании, а в ее — одноединственное слово, всё заключается в нем, а значит, это намного важнее для нее.

— садитесь, Анастасия, что написано, то написано,

— но я хочу, чтобы это исправили, а вы не можете? я и сама могла бы исправить, но моя рука…

— нет-нет, что вы? это же документ… фальсификация…

— я хочу совершенно официально, никакой фальсификации…

— но я же вам сказала, здесь нет ошибки, это невозможно,

сестра Евдокия начала заламывать руки от невозможности доказать свое, а Анастасия вспомнила, как она заплакала тогда, на ужине, ей вдруг стало стыдно, и от смущения она даже не спросила, при чем тут римская цифра «два» после ее melencolia?..

— простите, — сказала она, — я подожду доктора, он исправит,

и пошла на свое место, услышав уже за спиной следующее имя.

Зара, Анастасия разминулась с невысокой, очень бледной женщиной, которую уже видела в читательском клубе,

какое странное алиби, зара-зарче [12] Здесь — игра слов: женское имя Зара (уменьшительно — Зарче) и название игральной косточки имеют в болгарском языке одинаковое звучание.

светит, словно фонарик

рыба щука,

и села на свое место, поймав взгляд Ханны, в нем промелькнуло сочувствие, или она это себе вообразила, та наклонилась к ней и прошептала с ума сойти, но это можно было принять и за шутку, человек в шутку заявляет, что сойдет с ума, но ведь не сходит…

а в столовой уже раздался стук трости Михаэля, синкопический ритм между длинной ногой, короткой и тростью нарушил тишину и перераспределил ее в кристаллическую решетку, золотой набалдашник поднят высоко вверх, чтобы все поняли — вот сейчас, точно сейчас он возвестит… что возвестит?.. он тоже попытался возражать, с его губ стали срываться слова типа нет, я не позволю себя обмануть, но Анастасия просто перестала его слушать, у него своя проблема, у меня — своя, и все остальное меня не интересует, решила она и открыла свою карту, внимательно вглядываясь в собственное слово, пальцем показала его Ханне, та кивнула, ничего не сказав, показала и Аде, но она лишь прикрыла глаза, явно каждый был занят собой или, возможно, они слушали слова Михаэля, который призывал к какому-то порядку и, кроме всего прочего, категорически возразил, возражает, я возражаю… а что тут можно возразить? она уже поняла, возражение — всего лишь жалоба на неожиданные обстоятельства, на злую судьбу, а значит — бессмысленный плач без последствий, раз даже одну неправильную букву нельзя исправить, и в таком случае лучше всего — замолчать, а не поднимать шум до небес, чтобы потом спускаться обратно вниз в лавине вопросов, у каждого из которых просто нет ответа… голос Михаэля долго гремел, потом сник. Золотой набалдашник опустился вниз, карту свою он всё же взял, и синкопический ритм застучал в обратном направлении, всё это ни к чему, всё это лишнее, решила про себя Анастасия, к тому же и вредное, потому что после Михаэля сестра Лара наклонилась вперед через стойку бара и с каменным лицом что-то прошептала на ухо сестре Евдокии, после чего, отделив от стопки сразу несколько карт, подала их ей. Сестра Евдокия перестала смотреть на стопку карт, как на колоду, из которой произвольно вынимались карты одна за другой — может быть, из-за призыва к порядку, а возможно, она просто рассердилась, если вообще была способна на такое, вероятнее всего, смирилась и почти скороговоркой произнесла несколько имен подряд и все вместе,