Он также с нежностью говорил о внуках, они у него все были от старшего сына, у остальных детей не было. Мы приятно общались, у меня появилось ощущение довольства и согласия с окружающим миром. Запах рыбы – это была кефаль, – бокал вина, свет, исходивший от моря и вливавшийся в окно. Он рассказал о внуках, а я о дочерях, когда они были маленькими. Однажды, лет двадцать тому назад, выпал снег, и мы с Бьянкой здорово повеселились. Ей было три года, я надела на нее розовый комбинезон с капюшоном, обшитым белым мехом, щеки у нее раскраснелись; мы забирались на вершину холма, таща за собой санки, Бьянка садилась спереди, а я сзади, крепко ее обнимая, и мы на полной скорости мчались по склону, крича от восторга, а когда оказывались внизу, то толстый слой сверкающих ледяных чешуек покрывал и розовый комбинезон, и даже красные щеки: я видела только счастливые глаза и рот, из которого вылетали возгласы: “Мама, еще!”
Я говорила, и мне вспоминались одни лишь радостные моменты, я немного скучала – светло и легко – о том времени, когда они были маленькими, когда хотели слышать мой голос, хотели, чтобы я гладила их, целовала, обнимала. Каждый день Марта стояла у окна, поджидая меня с работы, и, как только я появлялась, она не выдерживала, открывала дверь на лестницу и выскакивала на площадку, маленькая, мягкая, ей не терпелось прижаться ко мне, и она неслась так быстро, что я боялась, как бы она не упала, и просила: “Тихо, не беги!” Она была совсем малышка, но проворная и ловкая, я ставила сумку, опускалась на колени, разводила руки, чтобы принять ее в объятия, и она врезалась в меня, как снаряд, едва не опрокидывая, и я обнимала ее, а она обнимала меня.
Время идет, сказала я, и меняется их крошечное тельце, и только наши руки помнят, каким оно было. Они растут и скоро становятся одного роста с вами, а потом обгоняют вас. Марта переросла меня уже в шестнадцать лет. Бьянка так и осталась невысокой: ее макушка на уровне моего уха. Иногда они, как в детстве, садились ко мне на колени, что-то одновременно рассказывали, ласкали меня, целовали. Подозреваю, что Марта стала тревожиться за меня, хотела защитить, как будто это она взрослая, а я маленькая, и такое усилие над собой, вкупе со стойким ощущением несоответствия поставленной задаче, сделало ее печальной и закомплексованной. Но я в этом не совсем уверена. Бьянка, например, не экспансивна, как и ее отец, но иногда мне кажется, что ее сухие короткие фразы, просьбы, больше напоминающие приказ, имеют своей целью перевоспитать меня ради моего же блага. Дети, они такие: то они вас любят, обнимают, то пытаются перекроить на свой лад, как будто считают, что вас неправильно воспитывали и нужно обучить вас, как вести себя в этом мире, какую музыку слушать, какие книги читать, какие фильмы смотреть, какие слова употреблять, а от каких навсегда отказаться, потому что они безнадежно устарели и никто их больше не использует.
– Они думают, что знают больше нашего, – заметил Джованни.
– Порой так оно и есть, – откликнулась я. – Потому что к тому, чему учим их мы, они добавляют то, что узнают помимо нас, ведь их время совсем другое, и это уже не наше время.
– Оно гораздо хуже.
– Как вы сказали?
– Мы их испортили. Они постоянно предъявляют нам претензии.
– Разве?
– Вот у меня в детстве что было? Только деревянный пистолет. К рукоятке прицеплена бельевая прищепка, к стволу – резинка. В резинку вкладывается камешек, как в рогатку, и потом резинка с камешком зажимается прищепкой. Вот пистолет и заряжен. Когда хочешь выстрелить, просто сдавливаешь прищепку, она открывается, и камешек вылетает.
Я посмотрела на него с сочувствием, полностью поменяв свое мнение. Теперь он казался мне человеком смирным, даже не помышлявшим о том, чтобы за мой счет возвыситься в глазах своих приятелей, заставив их поверить, будто мы с ним поладили. Он просто хотел получить удовольствие от общения, чтобы не так остро чувствовать разочарование. Ему хотелось поговорить с женщиной, которая приехала из Флоренции на красивой машине, одевается так же хорошо, как телеведущие, и проводит отпуск в одиночестве.
– Сегодня у них есть все, и люди влезают в долги, чтобы купить какую-нибудь ерунду. Моя жена не тратила ни единого лишнего гроша, а нынешние женщины швыряют деньги на ветер.
Вопреки обыкновению, даже такая манера жаловаться на настоящее и недавнее прошлое и превозносить давно прошедшее не вызвала у меня раздражения. Мне скорее представилось, будто это еще один способ убедить себя в том, что существует узкая сфера жизни, к которой нужно приноровиться, привыкнуть, оценить ее, не делая скоропалительных выводов. Какой смысл спорить с ним, говорить ему: я как раз из тех новых женщин, я прилагала усилия, чтобы не стать похожей на твою жену, а может, даже на твою старшую дочь, и мне не по душе твое прошлое. Зачем разворачивать дискуссию, лучше просто послушать тихую погребальную песнь разочарований и обид. В какой-то момент он грустно сказал:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу