– Моя жена, чтобы успокоить детей, когда они были маленькими, давала им пососать сахар, завернутый в тряпочку.
– Куколку?
– Вам это знакомо?
– Моя бабушка однажды сделала такую для моей младшей дочки, когда она плакала не переставая и было непонятно, что с ней такое.
– Вот видите! Теперь, как чуть что, ребенка тащат к врачам, а те лечат сразу и родителей, и детей, поскольку считается, что больны все: и отцы, и матери, и новорожденные младенцы.
Пока он продолжал петь хвалы прошлому, я вспоминала свою бабушку. Тогда ей было, наверное, столько же лет, сколько сейчас Джованни, да, думаю, я не ошибаюсь, только она была маленькая, сгорбленная. Год ее рождения – 1916-й. Я приехала в гости в Неаполь, как обычно утомленная ссорой с мужем, который должен был сопровождать меня, но в последний момент остался во Флоренции. Марта кричала, не найдя свою соску, мать ругала меня, упрекая в том, что я приучила ребенка постоянно держать во рту эту гадость. Она вечно меня за что-то бранила, я была сыта этим по горло и начала огрызаться. И тут моя бабушка взяла маленький кусочек губки, окунула его в сахар, завернула в прозрачную ткань – как мне показалось, это была лента от конфетной коробки, – и обвязала тесемкой. Получился крошечный человечек, призрак в белом покрывале, скрывавшем его тело и ноги. Я успокоилась, как будто по волшебству. Марта, которую прабабушка держала на руках, зажала во рту белую кукольную головку и тут же перестала плакать. Даже моя мать утихомирилась, повеселела и сообщила, что ее мать и меня так же затыкала, когда я была совсем маленькой, ведь стоило маме отойти куда-нибудь, как я, не видя ее, начинала орать и плакать. Оглушенная вином, я улыбнулась и положила голову на плечо Джованни.
– Вам плохо? – смущенно спросил он.
– Нет, со мной все в порядке.
– Может, приляжете?
Я растянулась на диване, он по-прежнему сидел рядом со мной.
– Сейчас пройдет.
– Нечему проходить, Джованни. Я прекрасно себя чувствую, – мягко возразила я.
Я посмотрела в окно. По небу плыло единственное облако, белое и тонкое, оно отражалось в ярко-голубых глазах Нани, которая сидела на столе: выпуклый лоб, наполовину лысая голова. Бьянку я кормила сама, а Марту нет, у меня не было молока, а она хваталась за грудь и плакала, и я приходила в отчаяние. Я хотела быть безупречной матерью, но организм мне в этом отказывал. Я не раз думала о женщинах прошлого, измученных, обремененных оравой детей, о привычных методах, к которым они прибегали, чтобы излечить одержимых младенцев или избавиться от них: например, оставляли их одних на ночь в лесу или макали в источник с ледяной водой.
– Хотите, я сварю вам кофе?
– Нет, спасибо, посидите тут, не вставайте.
Я закрыла глаза. Вспомнила Нину, стоявшую у дерева, подумала о ее длинной шее, ее груди. О сосках, которые вскормили Элену. Вспомнила, как она прижимала к себе куклу, чтобы показать дочке, как кормят грудью младенцев. Вспомнила о девочке, повторившей ее позу, ее движения. Да, они были прекрасны, первые дни моего отпуска. Я почувствовала необходимость получить повышенную дозу радости, чтобы вырваться из состояния тревоги, овладевшей мною в последние время. Все мы, в конце концов, прежде всего нуждаемся в нежности, пусть даже притворной. Я открыла глаза.
– Вы вроде бы пришли в себя, а то совсем было побледнели.
– Море порой меня утомляет.
Джованни встал и робко попросил, указав на террасу:
– Если позволите, я выйду покурить.
Он вышел на воздух и закурил. Я присоединилась к нему.
– Ваша? – спросил он, указав на куклу, словно намеревался сказать что-то умное и хотел выиграть время, чтобы собраться с мыслями.
Я кивнула.
– Ее зовут Мина. Это мой талисман.
Он поднял было куклу, но, оторопев, посадил обратно на стол.
– У нее внутри вода.
Я ничего не сказала – просто не знала, что сказать. Джованни посмотрел на меня с подозрением, словно его на секунду что-то встревожило, и спросил:
– Вы слышали о бедной малышке, у которой украли куклу?
Я заставила себя сесть за книги и проработала большую часть ночи. Еще в подростковом возрасте я научилась быть очень дисциплинированной: гнала от себя посторонние мысли, старалась заглушить боль и унижение, спрятать тревогу в дальнем уголке мозга.
Закончила около четырех часов утра. У меня снова заболела спина – там, куда попала шишка. Я проспала до девяти, потом позавтракала на террасе с видом на море, трепещущее от ветра. Нани я оставила под открытым небом: она сидела на столе в мокром платье. На долю секунды мне показалось, что она пошевелила губами и показала мне кончик красного языка, словно поддразнивая.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу